Rambler's Top100



Девочка из провинции

Девочка из провинции
Проза.ру
 

В эфире Ровесники

ДЕВОЧКА ИЗ ПРОВИНЦИИ 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ, НО КОТОРАЯ СЛУЧИЛАСЬ РАНЬШЕ ЧАСТИ ПЕРВОЙ, ПОЭТОМУ С НЕЁ И НАЧИНАЕТСЯ ПОВЕСТЬ

В эфире – «Ровесники»



Из дневника.
«19 октября 1971 г. По всей видимости «Ровесники» не признают. Обидно. А почему? Журналисткой я всё-таки буду. Надо взять первую высотку – «Ровесники», вторую – «Проходной балл», третью высотищу – вступительные экзамены».

«11 ноября. Ура! Сто тысяч раз ура! «Ровесники» признали. Сам Игорь Васильевич Дубровицкий прислал письмо и удостоверение. Первая высотка взята. После этого появляется в себе уверенность… Это так здорово быть членом юношеского совета «Ровесников», участвовать в подготовке этой передачи».

 «Ровесники» – это была такая радиопередача для старшеклассников, которая, мне кажется, нравилась всем подросткам. У меня с её редактором Игорем Васильевичем Дубровицким сложилась хорошая переписка, здесь  также шли публикации моих материалов, в итоге я стала членом юношеского Совета «Ровесников». Игорь Васильевич прислал мне несколько тёплых писем, и даже такое удостоверение, – оно хранится у меня до сих пор: 

«Тов. Косенко Екатерина является членом юношеского совета редакции «Ровесники», юным корреспондентом радиопередачи. 

Зам. главного редактора И. Дубровицкий».

Я написала юмористический рассказ «Случайность», суть которого в том, что на уроке истории я задумалась о месте случайного в истории. И так крепко углубилась в свои «высокие» мысли, что прослушала всё, что говорил учитель, и не смогла ответить на его вопрос, за что и получила «совершенно случайно» двойку. 

Рассказ прошёл в эфире. Об этом я сделала запись в своём дневнике, который я вела весьма прилежно. 

Из дневника.

«11 апреля 1972 г. В «Ровесниках опубликована моя юмореска «Случайность». Оказывается, я не лишена чувства юмора…». 

А через некоторое время мой двоюродный братик Володя Лазарев прислал письмо. Он был студентом гидромелиоративного техникума в Новочеркасске. Он сидел у себя в комнате общежития, было скучно, решил включить радио, а там диктор объявляет и моё имя, и фамилию, и город, и актриса Роза Макагонова стала читать мою юмореску. Для Володи это было, как удар грома среди ясного неба. Он тут же созвал всех своих бывших неподалёку друзей. Ребята слушали и восхищались, что у Вовки сестра пишет рассказы. Он мне об этом и написал: 

«Представляешь, совершенно случайно я включил радио, и там читали в это время твою «Случайность»!». 

Рассказ потом вошёл в коллективный сборник, выпущенный редакцией передачи «Ровесники». 

Ещё мне запомнилось, как на весенних каникулах в десятом классе я самостоятельно поехала в Воронеж на встречу с моей подружкой по переписке Наташей Дегтярь. Мы с ней познакомились заочно. О ней опубликовали заметку в «Пионерской правде», я ей написала на адрес школы в её класс. Предложила переписываться. Она ответила. И наша дружба длилась очень долго, но встречались мы нечасто. Договорились встретиться в Воронеже, когда она возвращалась из Краснодара от своей тётки в родной Мичуринск. Мой отец, железнодорожник, позаботился и выписал мне льготный билет до Мичуринска и обратно. Я ему ещё тогда сказала, что я только в Воронеж еду. А он ответил, что может пригодиться. И вправду пригодилось. Наташа повезла меня к себе домой. 

Нас встретили её уже немолодые родители. Её отец мне чуть ли не с порога задал вопрос:

– А, это ты корреспондент радиопередачи «Ровесники». Слышал я твоё письмо, как его читали. 

(Речь идёт о публикации от 2 марта 1972 года, у меня в дневнике есть запись: 

«3 марта. …А что вчера? Публикация в «Ровесниках». Второй раз. Хорошо. Но не удовлетворена…».).

Я была очень смущена, словно я что-то недозволенное сделала. А дядя Трифон понял, что ввёл меня в краску, оставил нас с подругой наедине. Наташа была их единственной дочерью, поздним ребёнком. В Москве в театре Советской Армии служил её дядя актёр Александр Дегтярь, его жена Раиса Савельева, тоже была актрисой. Наталья часто к ним ездила в Москву, и я ей всегда завидовала. У меня в Москве никого не было, к кому можно было бы съездить. А в Москву мне очень хотелось. Помнится, Наташа мне сообщила, что она была на Ленинских горах, ходила в университет.  Но не нашла возможным для себя туда поступать. Что-то она мне писала также про связи и блат, которых у неё для этого не было. После школы, которую Наташа закончила с золотой медалью, она сразу же поступила в Краснодарский медицинский институт. И была этим горда. Я же после школы в вуз не поступила. Я-то как раз и поступала в МГУ на заветный свой факультет журналистики. 

К слову сказать, мы с ней впоследствии ещё разочек встречались, писали какое-то время друг другу. Я ей даже свой дневник отсылала читать, чтобы она знала обо мне «всё-всё». Ну, была у меня такая идея-фикс, что оттого, что мы будем знать друг о друге всё-всё, наша дружба станет крепче. Оказалось, что мы уже выросли из дружбы по переписке. Письмами мы обменивались всё реже и реже, в своих письмах Наташа сообщала, что она принадлежит к «золотой молодёжи» Краснодара. Я не знаю, почему у неё это получилось. Пути наши разошлись. Окончательно письма затерялись тогда, когда она закончила свой мединститут и её послали куда-то в Псковскую область по распределению. 

Как-то недавно, я смотрела  ЕвроНьюс, и там говорили об известном скандале с детским питанием в Израиле. Корреспондент брал интервью у министра по детскому питанию этой страны (почти, что дословно оно так было названо) Наталии Дегтяр. Я не смогла в коротких кадрах рассмотреть в красивой ухоженной даме мою подругу по переписке. Хотя могу допустить мысль, что это и была моя Наташа. У неё был большой потенциал, её мечты были так же крылаты, как и мои – об этом мы откровенно писали друг другу в своих уже не детских, но и  не совсем ещё взрослых письмах.

Мнение моей подруги о том, что в Московский университет надо поступать, имея связи, меня нисколько не остановило, и цель я свою – поймать моего самого стремительного журавля в небе – не забыла. Говорят же, не ведает дитя, что творит. Я ведала только одну часть своего желания – учиться в МГУ, а другая часть – как туда поступить мне, с моим провинциальным школьным аттестатом, хотя и с высоким проходным баллом – 4,75, я точно не представляла. По моему разумению, надо было поступить на месячные очные подготовительные курсы. Что я и сделала сразу же после окончания школы.  О своём решении приехать в Москву, я написала Игорю Васильевичу Дубровицкому. В ответ пришло письмо, но я его прочла уже в конце августа, после того, как вернулась из Москвы. 

«Главная редакция радиовещания для детей и юношества. Радио. Москва. «Ровесники».

Здравствуй, Катя!

Очень рады, что ты приедешь в Москву, и мы,  наконец, тебя увидим.

Правда, Совет «Ровесников» сейчас не работает, все разъехались или готовятся к экзаменам, но редакция на каникулы не уходит. 

Позвони по телефону 290-37-93 и договоримся, когда тебе лучше прийти.

Редакция передачи «Ровесники»

7 июля 1972 года. Дубровицкий».

Это уже было совсем из области моих самых тайных мечтаний. Но воспринималось мной это, как реальное и естественное течение моей жизни, которая сулила мне только «прянички золочёные». Курсы начинались с первого июля, надо было успеть оформиться и поселиться в общежитие. Как только я ступила на перрон Казанского вокзала, отыскала киоск Горсправки и разузнала два телефона. Первый – «Пионерской зорьки», второй – передачи «Ровесники». Киоскёрша с любопытством меня спросила:

– Ты мне скажи свои имя и фамилию, а то вдруг ты станешь знаменитой, я тогда всем буду рассказывать, что ты у меня первой наводила справки.

Нет, Катя Косенко, приехавшая в столицу из захолустного Калача, знаменитой не стала. Эта девочка истаяла, уплыла по Реке Времени, как только переменила свою девичью фамилию на чужую для неё фамилию мужа. А были такие надежды, и можно было имя своё обыграть для лёгкого запоминания внизу публикаций. Я в школьные годы переписывалась со многими школьниками и нашей страны и зарубежья. Поляки меня называли Кася Касенька, слегка только меняя мою фамилию. Ведь это неплохой был бы псевдоним. Теперь же меня зовут почти так, как и знаменитую фотомодель Кейт Мосс. Тоже получился бы неплохой бренд.

Из дневника.

«15 июля. Новая жизнь даёт много нового. Это естественно. У меня, кроме всего, появились новые знакомые. Хотя это не совсем так. Этих людей я знала заочно. А теперь  в «Ровесниках»  я их вижу…».

Всё-таки я созвонилась с Игорем Васильевичем Дубровицким и поспешила на встречу в редакцию моей любимой радиопередачи «Ровесники». Я даже запомнила, что на мне была жёлтая льняная юбка и белая вышитая кофточка, в которую я по моде вшила несколько рядов резинок от бюста до талии. Это было в ГДРЗ – Государственном доме радиовещания и звукозаписи. Я ждала в бюро пропусков, когда мне выпишут документ на вход. В это время кто-то явно из знаменитостей оформлялся там же. Мы же тогда своих героев в лицо почти не знали. У нас, например, телевизора не было. И поэтому я была очень непросвещённая насчёт звёзд того времени. Мне показалось, что это был кто-то из знаменитостей. Ведь в таком месте только одни знаменитости и должны находиться по моему тогдашнему разумению. А я там оказалась просто гостьей. Мама меня всегда учила знать своё место и быть скромнее скромного.  Тогда ведь никто даже не заикался о том, что мы себя сами программируем на успех и неуспех. Эта моя скромность меня всегда очень подводила. По сути это и был мой комплекс неполноценности. 

В редакции меня очень хорошо приняли, а Игорь Васильевич сказал:

– Так вот ты какая, Катя Косенко из Калача. 

Я осталась на прослушивание новой передачи. За ширмой стоял огромный аппарат, на котором вертелась большая бобина с плёнкой. Эфир начался, я сидела счастливая и весьма важная с виду. Передачу ещё слушала Маргарита Мосякова, корреспондент «Ровесников». Потом, услышав какой-то посторонний звук, она пошла за ширму, и сразу раздалось её громкое восклицание:

– Стоп! Стоп! Остановите плёнку.

Игорь Владимирович ринулся за Мосяковой. Что-то там произошло. Я сидела и боялась шелохнуться, чтобы меня не обвинили в том, что я тут посторонняя. Оказалось полпередачи «скрутилось» на пол. Магнитная лента была не совсем верно заправлена на принимающую бобину. И много метров, а то и километров пленки лежало клубком на полу. И это при том, что эфир вечером должен быть. Как-то, включив перемотку, удалось что-то распутать, а что-то разматывали вручную. Тут и я помогала. Это была внештатная ситуация. И надо же такому случиться в мой первый приход.

Когда справились с таким производственным ребусом, стали пить чай.

Мосякова у меня спросила, понравилось ли мне в редакции.

– Да! – горячо, может слишком, ответила я. Помолчала и добавила:  – Даже то, что плёнка размоталась, тоже понравилось…

Представляю, что обо мне, провинциальной дуре, подумали в редакции. Но вежливо Игорь Васильевич сказал:

– Разные бывают ситуации, и надо уметь профессионально из них выходить. 

Как-то я сидела в редакции и занималась письмами. Кто-то позвонил. Ответить было некому, я и взяла трубку. Попросила перезвонить минут через двадцать, так как был обед. Пока я там работала, пришёл Ливенгук – одна часть «Радио-няни». Он сел за стол рядом. Я, оказывается, заняла его место, но не догадывалась об этом. Тогда эта весёлая детская передача только зарождалась. Опять позвонили. Спросили, что там за девчонка появилась в редакции. 

– Не знаю, – ответил ведущий «Радио-няни». – В «Ровесниках» всё возможно. 

Кто-то уже подумал, что я – новая сотрудница редакции, отчего я была горда, хотя жаль было, что на самом деле  меня называли стажёром. 

Я познакомилась при поступлении с Таней Гордеевой из Волоколамска. Её я потащила в «Ровесники», нам даже доверили работать в отделе писем – разбирать многочисленную почту подростков. Там в отделе работала Татьяна Дмитриевна Шустова. Я была очень удивлена, когда узнала, что у неё нет журналистского образования, что по профессии она биолог. Это что же получается, что не обязательно заканчивать журфак МГУ, чтобы работать в таком месте, как Всесоюзное радио? Уходя из редакции, на её вопрос, когда я снова приду, я ей сказала:

– Пока не знаю, давайте созвОнимся. 

– СозвонИмся, –  мягко поправила Шустова.

– Обязательно созвОнимся, – поддакнула я опять.

– СозвонИмся, Катя, –  заулыбалась Татьяна Дмитриевна. 

Наконец, я поняла разницу:

– Правильно, созвонИмся, – закивала я головой, готовая от стыда провалиться сквозь землю. Этот урок я запомнила на всю жизнь. У нас, в той среде, где я обитала со своими одноклассниками – и учителями, между прочим тоже, – все говорили «звОнит», «позвОните», «созвОнимся», что, оказывается, было не правильно, и никто этого, как видно, не знал. 

К слову сказать, что Таня Гордеева была одержима идеей встретиться с Юрой Щекочихиным, который к ним то ли в школу приезжал, то ли в Дом пионеров. Я бы тоже была не прочь познакомиться с уже известным автором моей любимой газеты – «Комсомольской правды». Но у нас ничего не получилось. Поэтому я предложила ей пойти вместе со мной в ГДРЗ. Таня была девочка активная и отзывчивая. После мы с ней года два переписывались. А потом она поступила на факультет журналистики, вышла замуж и стала Татьяной Булкиной. Как-то, перелистывая какой-то из новых глянцевых журналов, я увидела интервью с Анатолием Собчаком, сделанное из какой-то зарубежной страны. Интервью брала Татьяна Булкина. Думаю, это и была моя далёкая подружка по абитуриентской поре.  

В сентябре того же года я была на заседании Совета «Ровесников». После летних каникул собрались москвичи и стали знакомиться. 

– Я Женя Альбац, – сказала одна.

– Я хорошо пишу стихи, – сказал кто-то.

– Я отлично владею языками, – ещё кто-то добавил.

Я сидела и молча  слушала эти «яканья». Мне хвалиться было нечем. Да и мама меня учила быть скромной.

– Пусть о тебе другие скажут, – говорила она мне всегда.

Я молчала, слушала. Чувствовала себя там лишней.

Игорь Васильевич Дубровицкий сказал:

– У нас сегодня в гостях Катя Косенко из Калача Воронежской области. Катя, – обратился он ко мне, – а ты что молчишь? 

– Мне сказать нечего, – ответила я, чуть не плача.

Игорь Васильевич сказал:

– Это не так. Катя – давний наш автор и член юношеского Совета.

Москвичи смотрели на меня равнодушно и, как мне показалось, не очень дружелюбно: «Подумаешь, деревня», – это было на их лицах. После этого заседания мне уже «Ровесники» не нравились.  Место, где мне определили полочку рядом с ничтожествами. И тут даже добрейший Игорь Васильевич мне уже ничем бы не помог. Кажется, на этом и прекратились мои сношения с этой радиопередачей. 

Из дневника.

«3 декабря 1972 г. Да, жизнь прекрасна. Но не всегда мы это чувствуем и не все это понимают. 

У меня был такой момент в жизни, когда жизнь – ад. Но я это предвидела. А всё-таки не смогла быть твёрдой до конца. Но, к счастью, или мне так кажется, я почти не изменила своих взглядов на вещи. Только для себя полезный вывод сделала: будь хозяйкой своей жизни, а значит, и среды, где ты живёшь.

Ну, это вот так примерно объясняется. Когда я была в «Ровесниках» на Совете, то чувствовала себя не на своём месте. Короче, чувствовала себя первобытным человеком среди людей. Надо быть уверенной в себе, в своих возможностях. Надо быть ещё образованной и воспитанной, вернее, мне надо совершенствоваться. Постоянно: ежедневно, ежеминутно».
Комментарии к статье
Добавить комментарий


Читайте также:





























 

 

 













 
        




            П О М И Н К И    год 1896




Ностальгия











Как Мы жили в СССР:

Почему многие люди вспоминают

времена СССР, как счастливые?



 




*******************************













Партнеры

Из почты

Навигатор

Информация

За рубежом

"Когда мужчине сорок лет..."
 
Когда мужчине сорок лет, 
ему пора держать ответ: 
душа не одряхлела?- 
перед своими сорока, 
и каждой каплей молока, 
и каждой крошкой хлеба. 
 
Когда мужчине сорок лет, 
то снисхожденья ему нет 
перед собой и перед богом. 
Все слезы те, что причинил, 
все сопли лживые чернил 
ему выходят боком. 
 
Когда мужчине сорок лет, 
то наложить пора запрет 
на жажду удовольствий: 
ведь если плоть не побороть, 
урчит, облизываясь, плоть - 
съесть душу удалось ей. 
 
И плоти, в общем-то, кранты, 
когда вконец замуслен ты, 
как лже-Христос, губами. 
Один роман, другой роман, 
а в результате лишь туман 
и голых баб - как в бане. 
 
До сорока яснее цель. 
До сорока вся жизнь как хмель, 
а в сорок лет - похмелье. 
Отяжелела голова. 
Не сочетаются слова. 
Как в яме - новоселье. 
 
До сорока, до сорока 
схватить удачу за рога 
на ярмарку мы скачем, 
а в сорок с ярмарки пешком 
с пустым мешком бредем тишком. 
Обворовали - плачем. 
 
Когда мужчине сорок лет, 
он должен дать себе совет: 
от ярмарки подальше. 
Там не обманешь - не продашь. 
Обманешь - сам уже торгаш. 
Таков закон продажи. 
 
Еще противней ржать, дрожа, 
конем в руках у торгаша, 
сквалыги, живоглота. 
Два равнозначные стыда: 
когда торгуешь и когда 
тобой торгует кто-то. 
 
Когда мужчине сорок лет, 
жизнь его красит в серый цвет, 
но если не каурым - 
будь серым в яблоках конем 
и не продай базарным днем 
ни яблока со шкуры. 
 
Когда мужчине сорок лет, 
то не сошелся клином свет 
на ярмарочном гаме. 
Все впереди - ты погоди. 
Ты лишь в комедь не угоди, 
но не теряйся в драме! 
 
Когда мужчине сорок лет, 
или распад, или расцвет - 
мужчина сам решает. 
Себя от смерти не спасти, 
но, кроме смерти, расцвести 
ничто не помешает.
 
Евгений Евтушенко. Мое самое-самое.
Москва, Изд-во АО "ХГС" 1995.