Rambler's Top100



Единого звука ради

Единого звука ради

7 мая мы отмечаем День радио. Вспоминаем "Пионерскую зорьку" и "Театр у микрофона", "Угадай-ку" и "Служу Советскому Союзу!"...  Много передач, хороших и разных, довелось нам послушать в прошлом веке.

А умеют ли современные радиожурналисты работать со звуком? На первый взгляд вопрос кажется странным: о чем тут говорить, конечно, все слова должны быть разборчивы, отчетливо слышны."Слова, слова... В том-то и дело, что только слова" , - сетует автор статьи в журнале "Broadcasting"Алексей Ермилов, много лет проработавший корреспондентом радиостанции "Маяк". Его статья - об удивительных возможностях использования звука на радио

По ночам мне снится "Маяк".

Немало поработал я в разных газетах и журналах, сколько сценариев написал для документального кино; сочинял цирковые представления и тексты для песен, на рекламной ниве успел потрудиться, из телевизионных студий и монтажных уже много лет не выхожу. И вот надо же, под утро нет-нет да и привидится что-нибудь такое: куда-то бегу с микрофоном, куда-то опаздываю, а потом все-таки успеваю; в наушниках - голос ведущего "...об этом и рассказывает корреспондент "Маяка" Алексей Ермилов", я набираю полную грудь воздуха и... просыпаюсь. В окно солнышко светит, пора в Останкино ехать, а я все еще переживаю "радийные" приключения.

А пришел я на "Маяк" тогда, когда "Маяка" еще не было. То есть была редакция "Последних известий", из которой и вылупился впоследствии "Маяк". Неугомонный и, пожалуй, слегка взбалмошный главный редактор Владимир Дмитриевич Трегубов, которому было поручено это дело, не стал ждать, пока появится соответствующий штат. А, может быть, ему и не успели выделить этот штат: время было горячее, точнее, "оттепельное", в журналистике бушевали свежие ветры, народ с утра выстраивался в очередь за аджубеевскими "Известиями" и "Неделей", газетчики соревновались в метких и броских заголовках, явилось из небытия слово "репортаж" (представьте себе, что до этого оно было как бы под запретом, дескать, жанр "буржуазный").

Словом, те, кто и так был по горло загружен выпусками "Последних известий", принялись создавать "Маяк". Работать приходилось сутками.

Первые несколько лет "Маяк" выходил в эфир по строгой схеме: каждый час - новости, каждая получасовка -оперативный репортаж, остальное время - музыка. Дабы снабдить получасовки материалами, организован был отдел "Радиофильм". Возглавил его Константин Ретинский, ветеран войны и ветеран радиорепортажа.

И главное, что проповедовал Ретинский, главное, чему поклонялись его ученики был... звук. Звук! Наша забота, наша боль, наша гордость.

Боюсь, что современный радиожурналист может даже и не понять, про что я.Звук - в смысле звучания? О чем тут говорить, конечно, все слова должны быть разборчивы, отчетливо слышны.

Слова, слова... В том-то и дело, что только слова.

Событие, переданное текстом.

В "Радиофильме" событие старались передать звуком.

Мне вспоминается один из репортажей.

"С моим собеседником мы идем по ночному городу. Морозно: слышите, как снег скрипит под ногами? А ведь действие вашего спектакля тоже происходит зимой и тоже в Москве?"

Короткая (45 секунд) беседа с театральным режиссером. Естественно, скрип снега записан прямо на улице, вместе со словами. Монтировать сложно : вырезки дают "сбой" шагов. Казалось бы, если уж так это важно, запиши слова отдельно, шаги отдельно. Не получится. Потому что всегда слышно, говорит человек стоя или на ходу, на улице или в помещении. Пропадет весь аромат этой вечерней прогулки.

Еще пример.

"Подъезд театра ярко освещен.
- Лишнего билетика не будет?
- Ой, мне, мне дайте!
- Подождите, я первый спросил.
- Ну, я вам скажу, народ на ваш спектакль просто валом валит".

И беседа продолжается - сначала при входе (15 секунд), потом на фоне гула театрального фойе (30 секунд).

И наконец, зрительный зал. Здесь репортер наговаривает всю необходимую информацию о режиссере и пьесе, причем, когда занавес поднимается, понижает голос до шепота (еще 35 секунд, включая коротенькую звуковую сцену начала спектакля).

Кстати о шепоте. У меня был замысел серии материалов, которые так и назывались бы "Репортаж шепотом". Один я успел-таки сделать: репортаж из библиотеки.

"- Вы понимаете, что в читальном зале нельзя говорить громко. Здесь самый громкий звук - шелест страниц. Слышите?.. Очень не хочется отвлекать людей от книг, рукописей...
- Да нет, ничего, отвлеките.
- Ну, вот, я вам все-таки помешал. А вы часто бываете здесь?.. А вы знаете, что сейчас у библиотеки юбилей?.. А вас не отвлекают соседи и, вообще, как вы относитесь к библиотечной публике?"

Ну и так далее. Поиски звуковой палитры иногда приводили к неожиданным конфликтам. Кажется, это было в Клину, в музее Чайковского. "Нет, рояль этот - мемориальный, мы его только раз в году открываем". И - никаких. Не помню, какие уж я доводы приводил, но, в конце концов, служители музея сдались. В эфире это звучало так: "Да, знаменитый инструмент никому не разрешают даже открывать. Только в день рождения Петра Ильича на нем играют самые известные музыканты. И вот - чудо! - специально для миллионов слушателей "Маяка" крышка рояля открывается и один из сегодняшних посетителей, студент Гнесинки, опускает руки на клавиши..."

Репортаж из Дома-музея Чехова в Мелихове начинался, конечно, звуком колокола, который висит на столбе напротив основного дома и которым когда-то домочадцев созывали на обед. И уж само собою всякие заводские-фабричные репортажи тонули в разнообразнейших гудках, звонках, перестуках, жужжаниях. Тут главным было не заиграться, рельефно выделить главную тему, смысл.

Помню, с режиссером Александром Овчинниковым записывали мы репортаж из нового аэропорта "Домодедово", еще до того как туда пригласили первых посетителей. По тем временам (да и по нынешним), здание это - гигантское. Но как показать его размеры... по радио?

Текст репортажа:
"Саша, давай сделаем так. У тебя голос громкий, режиссерский, ты бежишь к противоположному концу зала и пытаешься до нас докричаться. А я пока со строителями побеседую. Так сколько вы говорите здесь квадратных метров?

(В пустом, гулком зале хорошо отдаются Сашины удаляющиеся шаги, а я продолжаю интервью).

Вот наконец он, кажется, добежал. Внимание, слушаем!

(Издалека доносится Сашино раскатистое "ого-го-го", отдается эхом).

Строитель: "Ну и голос у вашего приятеля. Мы тут только по радио переговариваемся..."

Многое потеряло радио, отказавшись от подобной работы со звуком.

Порой доходит до смешного. На днях еду в машине, как всегда "Маяк" включил. Идет репортаж о вступлении в должность мэра Москвы Юрия Лужкова: "Гости проходят сейчас в большой зал под торжественные звуки симфонического оркестра". Но репортеру и в голову не приходит дать нам звуки этого оркестра. Откуда же ведется репортаж, если мы - ну ничегошеньки не слышим? Скорее всего, репортер забежал в какой-нибудь кабинет мэрии, чтобы ни музыка, ни толпа не мешали.

Когда по радио дается описание того, что видит репортер - это понятно. Но когда по радио идет описание того, что репортер слышит - это бред.

Грустно. Меня даже гаишник остановил: "Ваши документы". "А что случилось?" "Извините, просто вы очень медленно ехали, я подумал, может, что-то не так".

Да ведь не только "Маяк". Все радиостанции перешли на бесконечное "бу-бу-бу-бу".

Мне возражают: ты не понимаешь, теперь эфирные репортажи с места событий передают по мобильникам. Ну, и что? Мобильный телефон отлично передает звуки. Только нужно знать, куда и как его поднести. А главное, нужно почувствовать вкус к звуковой картине жизни. Надо уметь слушать, любить звоночки и шорохи.

Кстати о звоночках. На Валдае есть знаменитый музей колокольчиков. Так вот, я там не один час пробыл, записывая большие и маленькие бубенцы. Оказалось, это чертовски сложно. У каждого колокольчика свой голос, к каждому микрофон надо подносить на разное расстояние, что бы передать все оттенки звука.

Но, пожалуй, лучшие звуковые репортажи мне доводилось вести из... леса. Конечно, легче всего это делать из леса весеннего. Тут тебе и ручьи звенят, и птицы заливаются, и апрельский дождик шелестит.

А осенью? Однажды мы, опять же с Овчинниковым, решили записать пластинку "В осеннем лесу". В то время выходил звуковой журнал "Кругозор", и наиболее удачные работы "Маяка" попадали на его "страницы". Так вот, погожий день в конце сентября, листва, словно разноцветный витраж, солнцем просвечивается, и - тишина! Абсолютная.

А мы договорились, что все будет построено на звуках, что мы будем только комментировать эти звуки.

Бродили-бродили, потом присели на пригорок, раскрыли сверток с колбасой. И вдруг послышался какой-то писк. Я даже бутерброд выронил. Саша шепчет: "Тихо, не спугни, это мышка полевая". И микрофон достает. Со стороны это, наверное, комично выглядело. Два взрослых мужика, словно коты, залегли у мышиной норки. Минут пятнадцать ждали, пока, наконец, мышоночек снова не появился. Он высунулся из норы и увидел (или учуял) мой бутерброд. И тут такой радостный писк раздался!

Словом, начало было положено. А потом пошло: грибники перекликались, шишки с глухим стуком валились под ноги, шуршала жухлая листва на тропинках, высоко над лесом крякали утки...

Через пару дней репортаж был в получасовке "Маяка".

"Маяк" был мощной и стройной информационной системой. Постоянный приток сообщений обеспечивался, во-первых, отраслевыми корреспондентами по вопросам науки, медицины, промышленности, сельского хозяйства, образования, авиации и космонавтики, литературы, музыки, театра, кино, живописи. Были журналисты, которые занимались ветеранами войны, профсоюзами, социальной политикой. И, во-вторых, существовала корреспондентская сеть, в каждом административном центре были "наши люди". Все они отлично знали свои регионы, а в регионах все знали их. Они искали информацию постоянно, изо дня в день. В итоге получалась полная, разносторонняя картина огромной страны.

Да, в тогдашних условиях все вроде бы должно было подчиняться одной цели: показывать, что под руководством партии жизнь хороша, а завтра будет еще лучше. Но - странное дело - отлично отстроенная, разветвленная информационная система становилась гораздо шире этой узкой задачи, информационный ковш копал глубоко, и, может быть, помимо воли его конструкторов зачерпывал истинные пласты жизни общества, народа. В определенном смысле само создание "Маяка" было шагом демократическим, ибо открывало доступ населения к более разносторонней информации, чем прежде.

Когда телеканалы ликвидировали свою корсеть, стали работать по принципу "мчимся туда, где что-то случилось", выпуски превратились в сводки происшествий.

Да и "Маяк" (ох и обидятся на меня создатели нынешних программ), дает сейчас выпуски скучноватые и поверхностные. По большому счету в них нет культуры, науки, да и экономики тоже нет. Проходит один, другой выпуск, я уже от своего Ясенева до Останкина успеваю доехать, а еще нет ни одной информации, ни одного репортажа из регионов, с просторов страны нашей...

А прямой эфир? Самый что ни на есть оперативный жанр радио и телевидения

Вы знаете, самое неприятное в журналистике - это мелкие лжиночки, мелкие подставочки. К сожалению, на "Маяке" это водилось издавна. Передает собкор пленку о каком-нибудь событии. Пленку! А в эфире звучит: включаем такой-то город, Петр Степанович, вы в эфире. Я спрашиваю: зачем? "Ну, так мы свою оперативность подчеркиваем". "Но ведь слушатель может распознать правду, это всегда чувствуется". "Кто-то догадается, кто-то нет".

Особенно забавно это на телевидении получается. Вот ведущий объявляет прямой репортаж. Вот идет этот самый прямой репортаж. И вдруг пленка (а это, естественно, пленка) останавливается. Ну заело, так бывает. Ведущий что-то лепит о технических накладках. А у самого лицо, как у нашкодившего котенка.

Годами продолжается эта недостойная взрослых людей игра. Ну, скажите прямо, что репортаж записан час назад. Так же лучше. Зато когда вы действительно выйдете в прямой эфир, вам поверят. А если поймут, что вы даже в этом обманываете, не поверят ничему.

И еще кое-что важное - язык выпусков. Я уже говорил, что все заметки, вся информация перерабатывалась под устную речь, под "Маяк". Выпуски читались дикторами, которые всегда были как на радио, так и на телевидении подлинной элитой. Помню, как я ликовал, когда мой репортаж похвалил сам Левитан. И как огорчался, когда дикторы находили у меня какие-нибудь ошибочки. Но вообще-то в эфир очень редко проскакивали неправильные ударения или неправильные падежные окончания. За этим строго следили режиссеры и редакторы.

Да и сама речь репортеров, корреспондентов была четкой и правильной русской речью. Не допускались к эфиру люди, не прошедшие специальную подготовку, специалисты занимались с ними техникой речи. Василий Ананченко, у которого было несколько мягкое, южное произношение, усиленно занимался всякого рода упражнениями. Однажды в подземном вестибюле станции "Новокузнецкая" я наблюдал забавную сцену. Группа подростков тайком заглядывает за пилон и животики надрывает от хохота. Что такое? Заворачиваю за угол и вижу Васю, который тщательно, "как учили", вытягивает губы пятачком, вращает ими и при этом издает утробные звуки типа "мя-мя, бя-бя".

...Снится мне "Маяк", снятся друзья мои: все мы молоды, энергичны, у нас невероятно интересная работа, мы смеемся и пьем вино в кафе-мороженом на Пятницкой. Вот Костя Ретинский и Саша Овчинников, вот Вася Ананченко, он, как всегда, говорит: "Понимаешь, Леха, мне нужно пленку монтировать, но я еще минут десять посижу, я не могу заранее, я люблю, чтобы меня поджимало", вот Яша Смирнов, Тамара Каретникова, вот Саша Жетвин, он сейчас допьет вино и будет читать свои стихи, вот в сторонке сидит непьющий Трегубов, - и вдруг я думаю, что это совсем несообразно, он никогда в кафе это не ходит. И тревожно сжимается сердце, будто кто-то шепчет: "Как же так, ведь их уже нет, как же так?", но я хохочу вместе с ними, я хочу крикнуть, какие они хорошие, набираю полную грудь воздуха и... просыпаюсь.

Комната наполнена солнцем, пора в Останкино. Может, на "Маяк" по дороге завернуть? Нет, сегодня не успею. Потом.

Потом, потом...

Алексей Ермилов   07.05.09

Комментарии к статье
  • михаил смирнов
    ym0505@mail.ru
    Леша, спасибо. Аж защимило сердце.
    И правда: звук - праздник!
  • ParQuerryfege
    nano@7ro.ru
    Опять таки побочная проблема) Врят ли она кому то мешает, мне например как то пофиг
Страницы: 1
Добавить комментарий


Читайте также:





























 

 

 













 
        




            П О М И Н К И    год 1896




Ностальгия











Как Мы жили в СССР:

Почему многие люди вспоминают

времена СССР, как счастливые?



 




*******************************













Партнеры

Из почты

Навигатор

Информация

За рубежом

"Когда мужчине сорок лет..."
 
Когда мужчине сорок лет, 
ему пора держать ответ: 
душа не одряхлела?- 
перед своими сорока, 
и каждой каплей молока, 
и каждой крошкой хлеба. 
 
Когда мужчине сорок лет, 
то снисхожденья ему нет 
перед собой и перед богом. 
Все слезы те, что причинил, 
все сопли лживые чернил 
ему выходят боком. 
 
Когда мужчине сорок лет, 
то наложить пора запрет 
на жажду удовольствий: 
ведь если плоть не побороть, 
урчит, облизываясь, плоть - 
съесть душу удалось ей. 
 
И плоти, в общем-то, кранты, 
когда вконец замуслен ты, 
как лже-Христос, губами. 
Один роман, другой роман, 
а в результате лишь туман 
и голых баб - как в бане. 
 
До сорока яснее цель. 
До сорока вся жизнь как хмель, 
а в сорок лет - похмелье. 
Отяжелела голова. 
Не сочетаются слова. 
Как в яме - новоселье. 
 
До сорока, до сорока 
схватить удачу за рога 
на ярмарку мы скачем, 
а в сорок с ярмарки пешком 
с пустым мешком бредем тишком. 
Обворовали - плачем. 
 
Когда мужчине сорок лет, 
он должен дать себе совет: 
от ярмарки подальше. 
Там не обманешь - не продашь. 
Обманешь - сам уже торгаш. 
Таков закон продажи. 
 
Еще противней ржать, дрожа, 
конем в руках у торгаша, 
сквалыги, живоглота. 
Два равнозначные стыда: 
когда торгуешь и когда 
тобой торгует кто-то. 
 
Когда мужчине сорок лет, 
жизнь его красит в серый цвет, 
но если не каурым - 
будь серым в яблоках конем 
и не продай базарным днем 
ни яблока со шкуры. 
 
Когда мужчине сорок лет, 
то не сошелся клином свет 
на ярмарочном гаме. 
Все впереди - ты погоди. 
Ты лишь в комедь не угоди, 
но не теряйся в драме! 
 
Когда мужчине сорок лет, 
или распад, или расцвет - 
мужчина сам решает. 
Себя от смерти не спасти, 
но, кроме смерти, расцвести 
ничто не помешает.
 
Евгений Евтушенко. Мое самое-самое.
Москва, Изд-во АО "ХГС" 1995.