Дядя Лёня.

Дядя Леня, родной брат моей мамы, родился в 1916-м году, в городе Звенигородка, и, получается, что к началу войны ему было уже 25 - самый призывной возраст. Где-то с 1937-го по 1939-й служил дядя Леня по призыву в РККА, там он закончил какую-то школу младших командиров, хотел служить и дальше, но его выпустили в звании младшего лейтенанта и отправили в запас.

Конечно, он мог бы стать тогда известным советским генералом – высокий, смуглолицый, широкоплечий, грудь колесом и низкий, зычным голос - самый настоящий генерал, но… был мой дядя Леня сыном лишенца избирательных прав, по-украински – «безголосныка», и вот, по этой причине... Это была чисто политическая причина. А так, вообще-то, чем дядя Леня отличался от всех тех вчерашних младших командиров, которые в одночасье стали генералами, чтобы только заполнить те места, которые вдруг, неожиданно, стали вакантными?

Понимаете, все те, кто носил тогда в петлицах блестящие рубиновые ромбы или плетеные золотые звезды, они к тому времени почти все уже были расстреляны, причем, там было так - чем больше звезд или ромбов было в тех петлицах, тем быстрее их хозяин получал от энкаведиста пулю в затылок. Вот, так и открылись тогда перед младшими командирами все те головокружительные высоты и широкие, необъятные горизонты. Конечно, всегда лучше перебдеть, чем недобдеть, так вот, по этой причине всех тех генералов и маршалов расстреляли. А что было с ними делать? Своя личная власть важнее тех генеральских голов. Это же ясно, как божий день. Но, даже в этом случае, классово чуждые элементы не были нужны в качестве командиров при защите Отечества от супостата. А в очередном освободительном походе РККА дядя Леня вполне мог бы пригодиться.

Итак, примерно в 1940-м вернулся дядя Леня из Армии, спорол с формы свои любимые нашивки и кубики и женился на дородной и самой красивой девушке в округе, которую мы потом всю жизнь звали тетей Дусей… Это сейчас эталоном женской красоты считается анорексическая особа, раньше мы таких просто называли «доска и два соска», а настоящие красавицы тогда выглядели совсем иначе.

Итак, живет дядя Леня со своей молодой женой в отдельной комнате, уже и на новый дом привезен камень, и все было бы отлично, но тут грянула война. Дядю Леню тут же опять призвали в Армию, но его не успели отправить куда-то на фронт, тогда все происходило очень быстро. Вот, тут и начинается наш рассказ.

В 80-е бродили мы по Атлантике, наш начальник радиостанции часто включал по всему судну радио «Свобода» и так я услышал тот военный рассказ бывшего советского журналиста Анатолия Стреляного. Оказывается, в 1941-м командующий одной из наших армий, 6-й, 12-й или 18-й, точно не помню, он остро нуждался в срочной и достоверной разведывательной информации. Разведывательные группы куда-то уходили, но, где-то там и пропадали. Где наши, где немцы? – никто толком ничего не знал.

Так вот, вызвал командарм одного из членов своего Военного Совета и приказал ему любой ценой… Ну, тот комиссар поступил очень мудро – он просто сел у телефона и стал обзванивать по очереди все райцентры и таким образом выяснять обстановку. Дошел он и до Звенигородки. Так вот, рассказывал далее А. Стреляный, из Звенигородки ответила плачущая телефонистка и сквозь слезы объяснила, что все советское, партийное и военное районное начальство сбежало из города, куда-то на

восток, немцы еще не пришли, на хозяйстве осталась она одна и не знает, что делать. Так вот, сегодня я и дополняю рассказ той плачущей телефонистки; все это я видел сам. А если я сейчас об этом не расскажу, то кто?

Итак, весь райвоенкомат тогда сбежал, но перед бегством райвоенком вызвал тогда дядю Леню, дал ему «овцу» (особо выдающиеся ценные указания), дал и трех бойцов для претворения этих указаний в жизнь, а сам и был таков. Как я писал выше, дядя Леня очень хотел служить, и для этого он имел все данные, вот тут ему и повезло. Жизнь устроена, все-таки, отлично! Кому война, а кому – мать родна.

Дело, как вы помните, было в июле, наши уже ушли, немцы еще не пришли, ну, жители и занимались своим любимым делом – они грабили магазины. Итак, 1941-й год, пустой районный городок на Украине, и в нем военный гарнизон – три красноармейца под началом младшего лейтенанта. «Когда страна быть прикажет героем, у нас героем становится любой!».

Первым делом дядя Леня оделся, как и подобает любому военному коменданту гарнизона. Благо, одежды в бывшем военкомате оставалось много – страна хотела и дальше подавать руку помощи братским соседним народам, стонущим под пятой капитала. А для этого и нужна была приготовленная военная форма. Была там и генеральская форма, и, хотя сами генералы, к тому времени, уже лежали в земле, но на смену им пришли другие, которые тоже хотели побыть генералами и вкусить военной славы и победы.

Итак, начинается военная форма, как вы понимаете, с фуражки. Там все было по высшей военной моде того времени: защитный цвет, малиновый околыш, такого же цвета кант, блестящий лакированный козырек, пятиконечная рубиновая звездочка на околыше, и, главное – черный клеенчатый ремешок, который, обычно, был на околыше, но иногда он проходил и под подбородком. «Это – чтобы не сдуло фуражку ветром при бешеной скачке» - подумал я.

Ниже - гимнастерка!.. Дядя Леня выбрал себе шерстяную, темно зеленого цвета, генеральскую, только свои малиновые кубики прикрепил на петлицы. В этой гимнастерке дядя Леня был, как влитый, и все его крепкое тело крест-накрест и поперек было туго перетянуто новенькими желтыми ремнями двух оттенков. Поясной ремень, например, тот был темно-коричневый, почти черный, широкий, с двумя рядами дырочек в нужном месте, а пряжка на нем была золотая, четырехугольная, с двумя согнутыми штырьками и с большой, пятиконечной золотой звездой посредине.

И тот ремень с левого боку вдевался в специальную, скользящую по всему ремню шленку, такого же цвета кожи. Ремень резко делил фигуру на две части и на нем прочно держалась новенькая, тоже кожаная, блестящая кобура с револьвером, которая могла скользить вдоль ремня и, в данном случае, небрежно сдвигалась от пряжки вправо и назад, как и положено было по уставу.

А поверх плеч, крест-накрест, тоже проходили ремни, но они были более узкими и более светлыми; эти ремешки крест-накрест туго стягивали торс по диагоналям, и к ним крепилась, с левого боку, огромная буденновская шашка, а с правого - черная кожаная планшетка. Гимнастерка та была именно такой длины, какой ей и следовало быть - спереди она прикрывала ширинку. На гимнастерке еще были малиновые петлицы с такого же цвета кубарями, и белый подворотничок.

Ниже шли галифе, они тоже были шерстяные, но только темно-синего цвета, а между ног, спереди и сзади, там была пристрочена светлая, тонкая и блестящая кожа. «Ага, это - чтобы галифе не протерлись во время долгой езды на лошади» - догадался я. Еще ниже находились сапоги, высокие и тоже кожаные, они неистово блестели и скрипели, и от них шел тихий малиновый звон – это звенели серебряные шпоры, прикрепленные к каблукам. Так вот дядя Леня и приготовился к войне.

Ездил тогда дядя Леня на огромном, сытом и блестящем жеребце темно-коричневого цвета. Еще недавно жеребец этот был, вероятнее всего, производителем в одном из ближайших колхозов, но его там реквизировали по случаю войны и теперь на нем ездил дядя Леня. На этом жеребце, как и на дяде Лене, тоже было много всякой кожаной упряжи, я в этом слабо разбираюсь, но помню, что главным там было новенькое кожаное скрипучее седло и много всяких серебряных пряжек, а во рту жеребца были такие же серебряные удила.

И все это великолепие издавало такой вкусный и волнующий запах чистой и выделанной кожи. Конечно, воевать можно было в любой форме, и не в такой красивой, но как, в таком случае, поразить тетю Дусю в самое сердце? «Добуду Победу, к тебе я приеду на горячем боевом коне!».

На дворе, повторяюсь, шел июль. Переулок наш до войны был тихим и покрытым толстым слоем горячего песка. В этом песке играли мы, пацаны 4-х и менее лет, в этом же песке грелись и разноцветные куры из нашего переулка, причем, они зарывались туда целиком, только головки торчали. Так шло годами, и в мирное время никто курам не мешал, никто по нашему переулку не ездил, машин тогда не было, лошади все были в колхозах, разве что, раз в год, проковыляет там какая-то смирная частная кляча, понуро тянущая свою скрипучую телегу.

Но сейчас шла война, и там сложилась, как я теперь знаю, следующая обстановка. В 200 км., севернее, разгоралась битва за Киев. Южнее, километрах в 50, в Зеленой Браме, немцы окружили и добивали героически сражавшиеся войска 6-й и 12-й наших армий, и, одновременно, они рвались к Днепру, чтобы его форсировать с ходу и на левом берегу закрыть тот огромный киевский котел. А мы, получается, уже были в этом котле, но еще ничего об этом не знали. И, к тому же, нас охраняла грозная и вооруженная защита – три бойца во главе с младшим лейтенантом. Это был, как вы уже поняли, мой дядя Леня.

Ежедневно дядя Леня приезжал домой, обедать. Мы, пацаны, заслышав издали конский топот, быстро освобождали дорогу и уползали в кусты, потому что вставать и бежать было уже поздно. Ну, а куры, те с истошным криком и кудахтаньем взмывали вверх, как стая ворон, и сверху нам на голову сыпался песок. Крик, шум, гам, тарарам. А тетя Дуся, заслышав конский топот, с оханьем металась по комнате, что-то там ставила на стол, но скоро она в бессилии садилась на кровать, совсем, как курица, которая вдруг перестает бегать и припадает брюхом к земле, в надежде, что петух ее оттопчет. Не зря же он так ее преследовал.

И вот, в наш переулок на полном скаку врывается дядя Леня, потом его конь вдруг останавливается, он застывает, как вкопанный, дядя Леня молча, под звон шпор, спрыгивает с коня и небрежно, ни на кого не глядя, бросает повод на шатающийся, гнилой столбик, который еще оставался от прежнего, некогда крепкого, дощатого непманского забора. Потом дядя Леня уходил в дом, обедать, а конь в это время стоял и бил в землю передним копытом. Война войной, а обед, как известно, по расписанию.

Сейчас дяди Лени уже давно нет в живых, спрашивать разрешение на раскрытие военной тайны уже не у кого, вот, я и пользуюсь моментом. Повторяю, так дядя Леня приезжал обедать каждый день

Однако, между обедами приходилось и повоевать. Вот пример. Залег как-то дядя Леня вместе со своими бойцами в зарослях кукурузы, что у дороги, ведущей на Киев через Лысянку. Засада была выполнена по всем правилам военного искусства, которое преподавали в военной школе. Ничего не было заметно, недаром дяде Лене за предмет маскировка тогда ставили пятерки.

А вот показалась и немецкая военная разведка. Явились, не запылились. Три немца мчались в пустую, как им казалось, Звенигородку на своем мотоцикле. Были они вооружены автоматами, на коляске был закреплен и пулемет, но что значило их автоматическое оружие против нашей выучки? Бойцы подпустили их поближе, по команде дяди Лени открыли огонь и всех тех немцев перестреляли из своих трехлинеек. Победа была полной и безоговорочной, война оказалась легкой и интересной. «…И врага разобьем малой кровью, могучим ударом!» - подумал тогда дядя Леня.

Мертвых немцев вместе с мотоциклом, погрузили на телегу, и, на глазах всего города, отвезли в райвоенкомат, где был штаб войсковой группы. Там их зарыли в саду военкомата, автоматы забрали себе и повесили на плечи взамен трехлинеек, а мотоцикл зарыли в клумбе, что была сооружена напротив, во дворе школы им. С. М, Кирова. Вскоре пришли и основные силы немцев, и произошло это, как мы знаем, 28 июля 1941 года. Бойцы куда-то исчезли вместе с автоматами, исчез тогда и дядя Леня, однако вскоре он объявился, но уже совсем в другом виде.

Был он теперь в сереньком замызганном пиджачке из х\б ткани, в таких же потертых брюках, заправленных в кирзовые стоптанные сапоги, на его голове была какая-то замызганная кепчонка. Ростом теперь он стал ниже, грудь у него оказалась впалой, и его плечи стали совсем узкими. Оказалось, немцы не шутят, могут и убить, а умирать ему никак не хотелось. Дома его ждала тетя Дуся. Вот так и начинался период оккупации, который длился аж целых 2,5 года, но тогда мы этого еще не знали. Надо было как-то выживать. Но это – тема уже совсем другого рассказа. О судьбе буденновской кавалерийской шашки и немецкого мотоцикла я тоже еще расскажу, но это - потом, при удобном случае.

Я понимаю, что эта моя статья не укладывается в утвержденную форму, но зато она правдива. Это - еще один кусочек настоящей войны. А то получается так, как сказал уже в послевоенное время писатель Василий Субботин, провоевавший с 22.06.1941 по май 45-го: - «…пионеры и генералы рассказывают нам о том, как мы воевали».

Всего вам доброго, уважаемый читатель. И не надо ни с кем воевать.

Николай ТКАЧЕНКО

Комментарии к статье

Добавить комментарий

20 Апреля 2024

Ваше имя*

E-mail

Код подтверждения

Текст комментария*