Известный журналист знает, как не прогибаться под изменчивый мир

И до, и после полуночи с Молчановым не спала вся страна

С центрального телеэкрана один из первых отечественных телеакадемиков Владимир Молчанов ушел в год ухода страны, в которой он, сын известного советского композитора, родился и добился славы в хитовой, как бы сейчас сказали, программе "До и после полуночи". 20 лет спустя, пройдя круги многих каналов и программ нового ТВ новой страны, Молчанов-младший на круги своя вернулся.

Снимем с экрана кардиограмму

Сейчас он вновь ведет "До и после". На канале "Ностальгия" вместе со своими именитыми собеседниками знаменитый журналист размышляет над недавним прошлым страны. И делает это в своем добром классическом стиле, соответствующем его внешнему облику комильфо, - прилично, без популистской пошлости. С ностальгического вопроса и началась наша беседа.

- С центрального телевидения, - вспоминает Владимир Кириллович, - я ушел в 1991 году, после штурма Вильнюсского телецентра. Поскольку в то время я был еще и ведущим программы "Время", понял, что вещать о подобных "свершениях" не смогу.

А вскоре наша профессия начала скатываться от высоко начертанного ей предназначения "четвертой власти" к брезгливому определению профессии второй после древнейшей.

Это падение продолжается и сейчас. Экран не провоцирует меня на какие-либо мысли. Вообще телевидение подобно кардиограмме. У него есть пики, которые приходятся на самые интересные исторические моменты. И, соответственно, спады. Поэтому наше ТВ было самым интересным если не в мире, то в Европе, с 87-го по 93-й год. К сожалению, то, что мы начинали делать во "Взгляде", "До и после", "600 секундах", "Пятом колесе", пытаясь критиковать власть, раскрывать "закрытые темы", ушло.

Колыбельная по наследству

- Уйдя с центрального советского ТВ, вы продолжили делать свои программы на новых каналах ТВ российского и даже зарубежного. Но однажды я застала вас в довольно сумрачном настроении. По причине якобы "нерейтинговости" закрылась ваша программа "И дольше века" о выдающихся деятелях культуры нашего времени. Вас вместе с женой и соавтором Консуэло досрочно проводили из Риги, где вы в своих классических традициях делали программу "Утро". И вы, дабы не "заржаветь", скрашивали своим присутствием конвейерное ток-шоу "Частная жизнь". Тогда вы в сердцах признались, что намерены распрощаться с журналистикой и посвятить себя только что родившемуся внуку.

- Да, да, было такое. Правда, и в том отчаянии пытался творить: сочинил Митьке колыбельную - видно, папины гены поддерживали. Сейчас внуку уже седьмой год. А я снова взялся за свое. Помимо "Ностальгии" веду программы на телеканале "Мир" и на радиостанции "Орфей".

- Так как же вам все-таки удалось не сломаться, не прогнуться под вертлявое время, а остаться верным себе и своему делу?

- А иначе и быть не могло. Ведь то, чем я занимался и, слава богу, продолжаю заниматься, - мой образ жизни. Я привык жить среди людей. Поэтому все мои программы - о человеке, о главном в жизни. Так что возьму смелость сказать, что продолжаю творить о главном.

Мне абсолютно безразличен масштаб аудитории. И уж тем более такая провокация эфирных махинаторов, как "рейтинг". Для меня главное - делать то, что люблю и, надеюсь, умею.

Меня наградил нацист

- Ностальгия - чувство возрастное. Но ведь бабушки и дедушки едва ли способны раскошелиться на телетарелку.

- Это грустно. Но радует, что им внуки покупают. Кстати, как выяснил, мою программу особенно любят в Эстонии и Латвии. Как русские, так и эстонцы с латышами, которые все это помнят и хорошо знают русский. Думаю, так своеобразно они сопротивляются упертой официальной кампании о советской оккупации. Когда я работал в Риге, там издали книгу "История Латвии: XX век". В ней латвийские нация представлены героическими сопротивленцами, а Саласпилс назван лагерем "трудового воспитания".

Про Саласпилс я написал гораздо раньше - в 1981 году вышла моя книга о нацистских преступниках. В ней есть глава о Саласпилсе, с описанием опытов над детьми, у которых в целях "трудового воспитания" было выкачано 3,5 тысячи литров крови. Поскольку я сам в "До и после полуночи" боролся за независимость прибалтийских республик, имею право сказать, что подобные "истории" - плод неадекватных политических амбиций, политическая шизофрения, которую надо лечить серьезными методами.

- Кстати, именно антифашистская книга, а не телеэкран принесла вам первый успех.

- Он пришел внезапно. Когда я работал корреспондентом Агентства печати "Новости" в Нидерландах...

Так вот. Мне позвонил голландский журналист и попросил проверить, живет ли во Львове бывший нацист Питер Ментен. Я слетал во Львов и нашел Ментена. Опубликовал статью в "Комсомольской правде", после чего Ментена посадили. А я продолжил поиски, раскрыл 30 нацистских преступников и написал книгу. Как дебютант получил премию Максима Горького.

- В чем она выражалась?

- Значок какой-то. И ни копейки. Зато на саму книгу, вышедшую тиражом 100 тысяч, мог купить "Жигуль". Тираж второго издания был на 50 тысяч больше. А вот тираж моей новой книжки по циклу "И дольше века" в 30 раз меньше. Но, повторю, масштабы аудитории меня не волнуют. Меня радует, что я живу хотя и в узком кругу людей, но людей, близких мне по духу, мыслям и интересам.

Жену нашел в морковке

- Гости ваших программ - тоже из этого круга?

- Да, своих предпочитаю. Чтобы понять суть времен, стараюсь делать программу с личностями, которые влияют на умы общества порой сильнее политиков. В "Ностальгии" времена с 56-го до 93-го года вместе со мной вспоминают Эльдар Александрович Рязанов, Юра Рост, Миша Веллер... Евтушенко приходил. Некоторые вообще впервые на ТВ оказались. Например, Людмила Петрушевская. Прабабушка, которая завела группу "Керосин" и сама рок поет.

- По чему ностальгируют ваши герои и зрители?

- Только, конечно, не по временам государства - ни того, ни нынешнего. По человеческим отношениям, дружбе, любви. Все мы по молодости ностальгируем. Молодость - она всех времен сильнее. Володя Познер вспоминал самый любимый для него 57-й год, когда во время Московского фестиваля молодежи он в соседнем с моим подъезде встретил свою любовь. Такие были откровения!

Вообще мне больше интересен тот период в жизни известного человека, когда он еще был никем. С Веней Смеховым о его нищенском студенчестве говорили. А Гарик Сукачев рассказывал, как не мог поймать машину, чтобы жену рожать везти - потому что у него ни гроша не было. Градский вспоминал, как его в Большой театр не взяли. Тогда мой папа был его директором. На Сашкином прослушивании весь худсовет "против" проголосовал. Только папа был "за". А потом на репетиции Светланов попросил Градского спеть арию Золотого петушка из одноименной оперы Римского-Корсакова - никто так, как он, ее не тянул. Градский спел, послал всех матом и ушел.

Но, безусловно, не только молодость нас в прошлое манит. В наши юные годы были вещи гораздо интереснее нынешних. Например, театр, кино, музыка, в том числе эстрадная. Или тот же рок. В пору моей юности он был в загоне. Я и сам на "квартирники" ходил. И мне, признаюсь, тот домашний рок интересней, чем нынешний площадной. Да, сейчас все оглушительно красиво, кайф! Но чистое шоу неизбежно забивает суть.

- А вам не обидно, что команды высокопрофессиональных журналистов в теле- и радиоэфире сейчас вытеснили тусовки плохо натасканных шоуменов из КВН-ов и погорелых театров? Которые тем не менее исключительно как созвездия себя преподносят.

- С шоуменами продюсерам спокойнее. Шоуменам нельзя говорить то, что они думают: чеши только по написанному. А журналист не может не думать и не понимать того, о чем вещает.

- Не жалеете, что в свое время не остались учиться в Школе-студии МХАТ, куда поступили втайне от папы-композитора и мамы-актрисы? А то стали бы актером, сейчас как раз бы не к тарелочному, а к главному теледвору пришлись.

- Не-е-т! Спасибо Ане (Анна Владимировна Дмитриева - старшая сестра Владимира Молчанова, десятикратная чемпионка СССР по теннису, известная спортивная журналистка - Е.К.), которая, понимая, что такое актерская жизнь, взяла меня за руку и привела на филфак МГУ, который сама блестяще окончила. А шоу я и так веду. Но исключительно на сцене.

- Что из прошлой жизни вам не хватает в нынешней? Какие самые яркие "кадры" вашей жизненной "кинопленки"?

- Как и всем, не хватает молодости. А самый яркий кадр - теннисные соревнования, когда стал чемпионом СССР среди юношей. С теннисом связана моя первая любовь. Поехал на соревнования в Ригу и там влюбился в девочку Марику, которая показала мне место, где фашисты расстреляли ее бабушку и дедушку - евреев. Недавно с Консуэло мы сняли фильм "Мелодии Рижского гетто" про латвийский холокост. По латвийскому ТВ его не показали.

В нынешнюю пору корпоративных тусовок скучаю по человеческой открытости и сплоченности моих юных лет. Обожал праздничные демонстрации, субботники. Нас на них вроде бы сгоняли, но мы поддавались с удовольствием - был лишний повод пообщаться, повеселиться. А стройотряды, колхозы, где ничего не строили, не жали... Но все эти костры, гитары! Именно в колхозных полях под Тарусой, на студенческой морковке я познакомился с Консуэло. А когда нас перевозил по реке однокашник и лодка стала тонуть, я сделал Консуэло предложение.

У жены тоже примечательная родословная. Ее отец попал в нашу страну в 38-м году, во время гражданской войны в Испании. Окончил Московский энергетический институт. Потом вместе с советской женой, полячкой по крови, уехал в Узбекистан - строить ГЭС. Здесь Консуэло и родилась. Вместе мы уже больше 40 лет... А вот цифры, связанные с историей Консуэло и заставляющие сопоставить прошлое и настоящее нашей страны. Отец Консуэло был одним из 3,5 тысячи маленьких испанцев, которых СССР спас от фашизма, вырастил и воспитал. С Консуэло в Испании мы сняли фильм об усыновленных российских сиротах. Их 8 тысяч. В самой же Испании своих сирот нет вообще - их обязательно разбирают по семьям родственники.

Мама боялась, что меня арестуют

- Владимир Кириллович, наверное, ваша преданность избранному делу крепится на таком чтимом для вас понятии, как преемственность. Важность которого, слава богу, потихоньку начинает осознаваться нашим обществом. Антифашистскую тему, с которой успешно начали и которую продолжаете сегодня, вы унаследовали от папы. А с чем связан выбор главной темой творчества вашего отца?

- На фронте отец не был, но участвовал в военно-музыкальных ансамблях. А военная тема была главной не только в его творчестве - расцвет нашей музыки, песенной в том числе, связан с войной, кроме того, папа написал музыку почти ко всем фильмам Станислава Ростоцкого, которые так или иначе посвящены войне. И опера "Зори здесь тихие" родилась из фильма.

С Ростоцким отца познакомила мама - со Стасиком она дружила с детства. И с первой студенческой работы Ростоцкого отец творил вместе с ним. Кстати, с военной темой в творчестве папы и Ростоцким связаны факты моего рождения. Когда папа привез маму в роддом, в вестибюле по радио звучала папина песня "Солдаты идут". Маму тут же повезли рожать. А забирал меня из роддома Стасик: накануне они с папой серьезно отметили мое появление на свет, и папа посчитал более благоразумным встретить меня дома.

- Вы рассказывали, что первые шаги делали на сцене театра Советской Армии, где играла ваша мама.

- Через неделю после моего рождения мама начала играть и брала меня на репетиции. Она рассказывала, как я поучаствовал в каком-то спектакле про Чапаева: выскочил на сцену на горшке с саблей. Актрисой мама была не бог весть какой - зато потрясающе красивой женщиной. Ее отца, капитана морской флотилии, расстреляли как врага народа. Мою бабушку, как жену врага народа, ссылали, а маму, как дочь врага народа, исключали из Щепкинского училища. В доме у нас об этом говорить было не принято. После каждого выпуска "До и после" я первым делом звонил маме: "Ну, как?" - "По-моему, хорошо. Но смотри, чтобы не арестовали". ...Вообще, каюсь, свою родословную знаю плохо. Дальше бабушки, дедушки - ничего. Вот задумываюсь порыться в архивах.

- А молодежь, которой мастер-классы даете, знает, кто такой Кирилл Молчанов?

- В Саратове точно знает. Ему отец посвятил свою самую народную песню, написанную к фильму Ростоцкого "Дело было в Пенькове". В Саратове бываю часто. Селюсь в гостинице на берегу Волги. Напротив - часы, которые отбивают "Огней так много золотых...". А на местном пешеходном Арбате какой-то бизнесмен поставил памятник песне: бронзовый мальчик в очках романтически смотрит на какой-то фонарь. У монумента собираются мужички - парни женатые и неженатые, выпивают. Кстати, именно этот процесс сопровождал написание саратовского шлягера. Дядя Коля Доризо принес отцу стихи, которые писал три месяца. Папа сел за рояль. Положил текст на пюпитр и через четыре минуты наиграл мелодию. Дядя Коля обиделся: все-таки так долго трудился. И попросил отца подумать над еще одним вариантом. Папа разлил коньячок и через какое-то время сыграл абсолютно то же самое. Дядя Коля остался доволен.

- Чем дочка Аня сейчас занимается?

- Внука воспитывает. И нам с женой писать сценарии помогает.

- Хорошо друг друга понимаете? Ведь принято считать, что нынешняя молодежь - качественно иная генерация.

- Может и так. Но с Аней разговариваем, что называется, на одном языке. Мы же семьяПо моим наблюдениям, создавать семьи молодые сейчас не особенно стремятся. Предпочитают жить в гражданском браке - "подживают", как говорила моя бабушка.

Круг вокруг человека очень важен. Меня, например, воспитывали не только мама, папа, сестра, отец которой Владимир Дмитриев, кстати, тоже был человеком большого искусства - главным художником МХАТа, Большого театра. Он рано умер, и мама вышла замуж за моего отца. Так вот, могу сказать, что меня воспитывала блестящая плеяда советских композиторов.

С семи месяцев я по полгода жил в композиторском поселке под Рузой. Тогда это был оазис культуры и оазис коммунизма в отдельно взятой деревне. Наша семья жила там за 2 руб. 80 коп. в день - с питанием и уборщицей. Сейчас в поселке полная разруха. Бывшими дачами композиторов завладел какой-то ликеро-водочный завод. Но я от корней не отрываюсь. В полутора километрах, в деревне Писарёвка, у меня уютненький домик с банькой. . Деревенских 5-6 человек осталось, остальные - дачники. Не осталось и коров. Но есть одна коза. И один петух кричит с утра - так, для собственного кайфа. Я тоже для кайфа кабачки посадил...

Творец не хочет - да сворует

- Вы сняли замечательный цикл фильмов о композиторах, чьи песни ушли в народ: Дунаевский, Хренников, Блантер, Соловьев-Седой... В них они признавались, что их "безызвестность", превращение их творчества в народное - самая высокая награда. Но сейчас в беспомощные для искусства времена ремейков, сиквеллов, перекройки-перепевки достойного старого на куцый новый лад уже и до форменного воровства доходит. Как произошло и в случае с победителем прошлогоднего "Евровидения" Александром Рыбаком, бессовестно сдувшим свою якобы испанскую песню со знаменитой песни вашего отца из знаменитого фильма Ростоцкого "Доживем до понедельника". И только ваша интеллигентность предотвратила судебное разоблачение воровства.

- Песню, кстати, папа мне посвятил. А насчет воровства - не будем уж столь лицемерны. Творческий грабеж существовал во все времена. Бывали случаи совершенно циничные. Например, знаменитый марш "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью" родился из... нацистского гимна. И вообще считаю, что по большому счету в основе любого творчества лежит, по сути, воровство. Ведь все творческие идеи рождаются не из самой по себе творческой головы: они - результат прочитанного, услышанного, увиденного и на основе этого воплотившиеся в нечто свое.

Что же касается случая с композиторами "безымянными", то в прежние времена они таковыми полностью не были. Раньше перед исполнением любого, причем, как правило, достойного произведения, всегда объявлялись его авторы. Как в том известном анекдоте. "Музыка Яна Френкеля, стихи Инны Гофф. Песню "Русское поле" исполняет Иосиф Кобзон... Да, не оскудела еще земля русская талантами". А сейчас кому интересно, чье, извините за выражение, сочинение исполняет Филипп Киркоров. Все - и авторы, и произведения, и исполнители с одного шоу-бизнес-конвейера. А в народ может уйти только штучное.

"Жизнь" уложила меня на диван

- "До и после" смотрели отнюдь не только из-за такой разящей открытости. Вот сейчас вроде бы все открыто. Но именно "вроде". Необходимая власти закрытость бездонна для самых отважных и талантливых открывателей. Открытость правды жизни имитирует беспредел рекламной лжи светских сплетен. Он зомбирует. А ваши программы притягивали. Потому что, повторю, вы открывали темы ради главного в них - открытия человека. И тем самым давали возможность раскрыться, задуматься о себе самом и зрителю. Кто из известных и неизвестных людей, которых вы раскрывали в своих программах, поразил вас особенно?

- Мартин Борман-младший. Сын нацистского изувера, священник, который всю жизнь искупает вину своего отца.

- Случалось ли стыдиться за свою работу?

- Было стыдно за интервью с Олегом Калугиным. Очень не люблю предателей.

- А кто из коллег, бравших интервью у вас, вызвал профессиональное восхищение?

- Корреспонденты славной газеты "Жизнь". Впрочем, история для нынешней журналистики житейская. Меня попросили об интервью ребята из "Комсомольской правды". С порога они показались мне подозрительными. Но не будешь же спрашивать документы. Поговорили. И вдруг фотограф просит меня: "Прилягте на диване". Пока я торопел, меня попросту уложили. Надеюсь, вы уже догадались, в какой именно газете вышла публикация.

- Что в современном человеке вас радует?

- Огромные возможности (не скажу "свобода") в получении информации.

- Что огорчает?

- Неумение это огромное количество информации перевести в качество мысли и чувства. Особенно это удручает в наших с вами коллегах. Но еще больше расстраивают те из них, кто, будучи действительно эрудитами, умницами, прилично воспитанными, все той же материальной и тщеславной корысти ради вовлекают себя в унижающие нашу достойную профессию эфирные и печатные игры. Я же в игры не играю.

- Ой ли? А как же ваши многочисленные награды, включая статуэтку "Лучший еврей года" за фильм "Мелодии Рижского гетто"? Как же двукратное лауреатство и многолетнее членство в жюри главного телесмотра "ТЭФИ"?

- Мое участие в "ТЭФИ", как и в других конкурсах, имеет больше тусовочный интерес: кого-то сто лет не видел - а тут увидел, узнал и даже поцеловался. Ко всяческим премиям в любой профессии с иронией нужно относиться. Нельзя это близко к сердцу принимать. Надо серьезно относиться к своей профессии. Но иронично к своей персоне в ней. Да и к себе вообще иронию нужно иметь. Тогда, может, меньше будем сокрушаться, но больше и с удовольствием жить.

Владимир Молчанов об отце

Папа был человеком сурового советского воспитания. И когда я учился играть на рояле, частенько побивал меня линейкой по рукам. Рояль я забросил. Выучил три аккорда на гитаре, которые после определенного количества граммов и в определенной компании беру в руки и сейчас. А в детстве мечтал петь в ресторане. Однажды в Севастополе пошли с отцом в ресторан. Я подкрепился и вылез с гитарой на сцену. Имел успех: морячки мне песни заказывали, денежки бросали... Очень волновался на папиных премьерах, больше, чем он сам. Премьера балета "Макбет" в постановке блистательного Владимира Васильева оказалась трагичной. Я держал на руках 11-месячную дочку Аню. Балет начался. И папа умер. Ему было 59 лет... "Макбет" до сих пор идет по всему миру. У нас - нет. Володя Васильев его недавно в Воронеже восстановил. Не в Большом, где блистал... А вы меня терзаете, не страдаю ли я от того, что с главного ТВ на тарелочное соскочил. Васильев, видите, тоже не горюет по Большому. Просто продолжает любимое дело...

30.07.11         "Российская газета"