Rambler's Top100



С чего начинается Армия

С чего начинается Армия

(при прочтении пищу не принимать, брезгливым – не читать)

Сколько у нас учебных воинских частей в России? А сколько было в Советском Союзе? Не сосчитать! Все они похожи друг на друга, и все разные. Пишу так не из-за того, что все знаю и очень умный – просто всегда во всем военном есть некая похожесть. Иногда просто до одури – помните, как в фильме «Брат-2» герой спрашивал у таксиста в Америке про брата в Москве? Вот-вот, и тут так же. Вроде и звания разные, и внешне не очень похожи, а повадки у сволочей одинаковые до жути! Ну, а разница – это естественно. Виды войск, географическая привязка, климатическая… Много чего. 

Моя учебка стояла на берегу озера. Сразу, как привезли, объяснили: тут, дескать, Петр Первый свой потешный флот строил. Поэтому служить здесь великая честь и все такое. Какая связь между царскими игрушками и нашим армейским профилем, никто объяснять не стал. Но мы с первого дня к этой простой военной логике были привыкшие, да и не заплакали – на флоте-то на год больше служить бы пришлось! Зато, чего не отнять, вокруг красота: озеро это самое, церквушки из казармы видать…  

Впрочем, это были почти все плюсы. 

С чего начинается каждый армейский день? С кросса и зарядки. Это уже потом, в боевой части, после года службы мне было иногда, по желанию, «положено» похалявить и не идти на пробежку, сказавшись дежурным по уборке. А в учебке – ни фига! Три километра бегоооом! И в первое же утро я добрым словом вспомнил своего тренера Владислава Васильевича, который за год до этого в спортлагере также по утрам гонял нас по лесу шесть камэ. Потому что рядом со мной бежали красавцы и молодцы… э, нет, неправильно – это поначалу мы все вместе бежали, а потом наш взвод растянулся на неприличное расстояние, и тех самых красавцев и молодцов, бежавших где-то сзади, сержант без ложной скромности пинал под зад, как бы вежливо объясняя: «Потерпи, дорогой, еще немного осталось…»

И так было в первый день… во второй, пятый, десятый… Больше всех тосковал самый большой из нас. Как это зачастую бывает, он носил прозвище Малыш. Вот Малышу перепадало более всего, из-за него мы чаще всего останавливались поотжиматься или пробежаться на месте. Злости на него не было: во-первых, он такой был не один – тот же Фиса, худой как глиста, ростом почти с Малыша и непонятно как призванный со своим сколиозом, ходил-то не всегда нормально, а тут бегать..! А во-вторых, было видно, что Малыш старается как может. Другому бы давно наваляли ночью за все эти совместные отжимания, но Малышу? Нет, это не тот случай. Да и великоват он был, в общем-то…

Случалось таковое не только в нашем взводе, конечно. Везде были свои Малыши и прочие Карандаши. На то она и учебка, на то здесь и сержанты. Оставалось надеяться на то, что постепенно дыхалка освоится и начнет давать нужный результат. Но! Как говорят - не было бы счастья, да помогло сами знаете что. 

Призванные курсантики в основной своей массе – ну хорошо, процентов 50, и, как правило, городские – не умели наматывать портянки. А с утра ведь как? «Рота, 45 секунд – подъем!» Некоторые с вечера ложили портянки сверху на голенища сапог и потом просто засовывали туда ногу – и так бежали! Я опять же понимаю, если бы это было хотя бы после года службы, там уж нога превращается в некий костыль, ей ничего не страшно, по себе помню. А тут-то – ведь почти младенцы с города приехали! Вот и результат: мозоли, кровавые, причем иногда страшенные, во всю ступню. А климат тут был… а хрен его знает, как это по-научному, но влажность из-за этого самого озера была просто офигеть! Как результат: ноги начали гнить. И руки. Кто-то заусенец погрызет (каюсь, я был из оных), кто-то царапнет – вот тут и появляется нагноение.

В итоге почти та самая половина учебки с утра ходила по плацу в тапочках – да-да, самых натуральных дермантиновых тапочках. А что делать, если ноги все в болячках? Доктор приказал! Так же они ходили в столовую, на различные учебы и мероприятия. Это было бы смешно, если бы не было грустно, ведь в наряд, к примеру, по хоздвору в тапочках не пойдешь, там у свиней почти по колено (не свинье - человеку) говнища, и бегать, убирать все это надо быстро. Или караул – на вышку с автоматом в тапочках не полезешь. У нас рота как-то стояла в карауле, так попали под ливень, и у одного на вышке крыша съехала – в смысле, у него самого, а не у вышки. Он стрелять начал – показалось, что враг идет. Хорошо, что было недалеко от дежурки, услышали и быстро сменили чувака. Но он хоть не замерз, в сапогах был…       

В общем, и мы меж собой начали грызться, и начальство наверху поняло, что в этот раз – а так было всегда, сколько учебка стояла, - что-то уж много сирых и убогих. У нас в роте местный служил, прям из города, что рядом стоял, он нам многое и рассказывал – попал-то сюда по блату, в увольнение ходил почти каждые выходные, кое-какие новости до него и доходили. Он, естественно, никакими гнойными делами не страдал – это касалось только вновь прибывших, и то, как сержанты объясняли, первые пару месяцев, потом организм перестраивался и привыкал. Вот местный и поведал: начальство наехало на санчасть – нехрен ждать «перестройки», мажьте всех, чем только можно мазать, но чтобы через неделю!..

А надо сказать, в санчасти был еще один, редкий для учебки плюс. Там была ОНА. Я уже за давностью лет не помню, как ее звали, вроде – Наташа, и кем она там была – медсестрой или врачом. Помню, что вместе с ней работал такой же молодой, как она, доктор, тоже весь себе такой Аполлон, но он-то интересовал нас, курсантов, только в том смысле, чтобы не очень больно процедуру какую сделать – помазать рану, перевязку сделать, если закровило, или – никто не ест? точно? – снять кожу, если на пальцах крайняя фаланга распухла от гноя, и, все это обработав, замотать. Вот сейчас пишу и вспоминаю… брр, у меня на одной руке на всех пальцах так было. Ужас, кровь идет, башка кружится!

Так о чем это я? А! Там была ОНА. И вот подойдет к тебе пустьбудетНаташа, заговорит с тобой своим ангельским голосом, посмотрит на тебя ласково – и все, нет никакой боли, нет головокружений. Лишь прекрасный лик перед тобою… А в двери уже стучат: эй, братан, не засиживайся, тебе уже все там замотали, и всем хочется на пустьбудетНаташу еще раз посмотреть. 

Кстати, не буду исключать, что кто-то специально что-нибудь себе там расковыривал, лишь бы лишний раз в санчасть прийти и на нашу Мадонну взглянуть. Но основной части, к коим я отношу и себя, хватало имеющегося – и это при том, что с ногами у меня проблем не было. Но вот пальцы подкачали, грешен был, любил до армии заусенцы покусать. С тех пор такой привычки нет. 

Любопытно, что помимо нас, курсантов, в тапочках поневоле ходили и некоторые ученики школы прапорщиков, которая была расположена на этой же территории. Вот над ними было не грех поржать: будущие «куски», взрослые (для нас тогдашних) дяденьки, некоторые – так и вовсе мордовороты, чапают в тапочках как пацаны!  

Кто-то, прочитав вышенаписанное, наверняка подумает негодное: ага, ходили на девку молодую пялиться, а потом ночами или где потише занимались, чем ни попадя, прости Господи? Рискую разочаровать. Потому как, во-первых, нет в учебке тихих мест. Не оставят тебя командиры одного и надолго. А ночью обычно усталый за день курсант спит. И даже если б он захотел… Лично у нас были двухъярусные железные кровати, поставленные по две в ряд, и если бы кто-то ритмично задвигался посреди ночи, он вмиг разбудил бы всех своих соседей. Но и это не главное. Потому что, и это во-вторых, в армии есть бром.

Уже много позже я много читал о том, что бром – это яд, что такого не может быть, потому что такого не может быть никогда. Спорить не буду. Просто скажу о том, что тот кисель, который нам давали минимум раз в день, был с каким-то металлическим вкусом – это раз. Офицеры (не сержанты, нет!) говорили нам о том, что во избежание всяких глупостей нам в еду и питье добавляют бром – это два. За все время учебки – а я веду речь только о периоде службы в учебной части – у меня ничего такого не происходило, что должно происходить у молодого мужчины, не имеющего постоянных половых контактов – это три. И не только у меня. При этом я – и опять же не только - видел красивых девушек и женщин, писал письма своей любимой, оставшейся на гражданке. И ни-че-го! Слава Богу, это никак и ни на чем не сказалось. Потому как первые признаки возвращающейся мужской силы я ощутил уже в поезде, когда мы ехали из учебки в боевую часть, и до сих пор – тьфу-тьфу-тьфу! – она меня не покидает. Так что верить в бром или не верить – это пусть каждый решает сам.  

Тем не менее, все когда-то проходит. Так и болячки наши постепенно затянулись. А к кроссам добавились марш-броски, выездные учебные занятия, полевые сборы. Иногда этого не мог вынести даже мой тренированный организм. Таких, как я, кто занимался на гражданке спортом, у нас во взводе было мало – всех спортсменов сразу отбирали в сержантские взводы. Мне «повезло»: когда меня провожали в армию, на вокзале зять столковался со старшим сержантом, который забирал нас на пару с офицером. Типа, так и так, нормальный парень, оставь себе… что-то в этом духе. Вот я у него во взводе и остался. И «старый», как называли старшего по званию и призыву сержанта, относился ко мне вполне нормально, даже предложил командиру взвода не брать никого со взвода сержантов, а оставить в учебке меня.

Комвзвода был не против, и обратился с этим предложением командиру роты. Тот вызвал меня на беседу, помучал минут десять, и дал «добро». После этого меня стал обхаживать местный старшина. Я сначала не мог понять, чего надо старому «куску» - чисто мужской интерес отпадал, по моему мнению, точно, а ведать каптеркой, то есть ротным складским хозяйством, которое подведомственно старшине роты, я в перспективе как будущий сержант не мог. Все оказалось прозаично: старый прапорщик, выяснив, насколько я владею ситуацией по отношениям между курсантами в роте – а знакомые или земляки у меня были во всех взводах – предложил мне составить список «команд»! Для неслуживших поясню: командами называют группы солдат, отправляющихся из учебки в ту или иную воинскую часть. Вот старшина, с благословления комроты, и предложил: рисуй «команды» по несколько человек - по интересам, землячеству, дружбе, и т.д., и т.п. Так, чтобы курсантам было удобно ехать дальше по распределению со своими близкими людьми. Только все в секрете, а то…

Естественно, секрет я уже тем же вечером разболтал своим корешам. И первые списки составил довольно быстро. А дальше начались проблемы. Кого-то не хотелось обидеть, где-то группа получалась слишком большая, а кто-то был одинок и недружелюбен. А иногда не хватало времени - вмешивалась «армейская политика». 

Второй сержант в нашем взводе, тот, что помладше, был совсем не рад тому, что я нахожусь под такой опекой со стороны «старого» и командования. Он был одессит, но совсем не смешливый, скорее говнистый. Говорили, что его земляки, с которыми он призвался в эту учебку, перед отъездом крепко его отдубасили напоследок за какую-то провинность. И вот он начал меня гнобить. Найти причины в армии – это как два пальца… дальше вы знаете. К примеру, в карауле ставил меня выводным – это когда разводить и собирать караульных. Не выспаться, не отдохнуть. Стало немного тоскливо, но жаловаться смысла не было – все как бы по Уставу, да и лишний раз жаловаться в армии не принято. Приходилось «косить».

Одним из прекрасных способов для этого обнаружился, когда каждый взвод начал выпускать «Боевой Листок». Там перечислялись всякие разные новости во взводе, случившиеся за какой-то период – вроде как неделю. Сначала писать БЛ комвзвода назначал сам, но получалось все как-то нехорошо. И вот однажды выпуск был доверен мне и моему корешу Сане с Вятки. Увидев результат, - а мы заняли первое место, даже комроты восхитился! - комвзвода решил: «Все, с этого раза все БЛ делаете только вы!» Саня классно рисовал, а у меня в техникуме профильным предметом шло черчение, благодаря чему я писал шикарным шрифтом (спасибо, Наталья Николаевна!). Вот и славненько! Все на выездное УЗ – а мы пишем БЛ. Или взвод гонят лишний раз на кросс – а мы творим! 

Но сержанту-одесситу это, конечно, не нравилось. И по нарядам он меня погонял – будь здоров! Стоя «на тумбочке» или будучи дежурным по роте, по ночам, я представлял себе, как буду целых полгода служить с этим уродом. Понятно, что он, став «старым», все свалит на меня. И все косяки будут мои. Хапну горя, факт. Но и отказываться от сержантства было чревато. «Команды» я почти все к тому времени сформировал, и откажись я от перспективы, озвученной мне руководством – что бы они мне тогда сказали? 

Вот так мы стояли в одну из осенних ночей с курсантом из другого взвода. Он был дневальным «на тумбочке», я – дежурным по роте. С чего-то мы решили заглянуть в саму эту тумбочку. Обычно на нее или в нее складывались письма, которые приходили курсантам. «А вдруг там что-то есть?» - решили мы и открыли ящик. Там действительно лежали несколько писем. Большая часть по штемпелям были давние и с неизвестными нам фамилиями в строчках «Кому» – видимо, их адресаты уже уехали из учебки. А одно было относительно свежим. Оно заинтересовало нас еще и потому, что было адресовано «Незнакомому мне солдату» и было весьма толстеньким. 

- Фото? – вместе вскрикнули мы в ночи.

Подойдя поближе к дежурной лампе, я открыл конверт. Оставив письмо на потом, я достал фотографию. Лучше бы я так не торопился! Изображенная там девушка была… как бы это помягче сказать? – не очень красивой. 

- Ну чего там? – вожделенно спросил коллега по наряду.

- Посмотри сам, - я протянул ему фото. Пока он ужасался, я мельком проглядел письмо. Бла-бла-бла, я тебя не знаю, но хочу познакомиться, вот я вся такая, оттуда-то, такие-то интересы и прочие дела. Вкладываю фото. «Лучше бы пока не вкладывала…» Я отдал письмо дневальному. 

- Вот бабам делать нечего, - сказал он, прочитав письмо. Причем внимательнее, чем я. – Что делать будем, порвем и выкинем?

- Те порви. А это с фоткой дай мне пока.

Возможно, он меня не так понял. Или подумал что-то плохое. Но у меня появилась идея. 

Иногда у нас появлялось так называемое «свободное время». Можно было подшить свежий подворотничок, написать домой или любимой письмо. Я подошел к комвзвода, молодому старлею с хитрыми глазами и гусарскими усами, и предложил в приказном порядке занять «свободное время» иначе. Идея ему понравилась. Взвод, как всегда, расселся на табуретах в своем закутке, и комвзвода, подозвав меня, сказал:

- Короче, делаем сейчас так. А как – вот он объяснит. 

Я всем показал фотографию девушки и пояснил, что она одинока и несчастна. Выждав, пока схлынет волна нескромного хохота и аналогичных замечаний, я вслух прочитал ее письмо и предложил каждому – а было нас, если не ошибаюсь, 30 человек, - написать ей ответ. С любыми словами, любыми пожеланиями, вежливо и корректно, чтобы даме было приятно. Не обязательно от себя лично – пусть в мечтах автор будет кем угодно! 

- Вот вы, наша мелочь, - обратился я к двум самым маленьким нашим курсантам, общий рост которых слегка превышал рост Малыша, - будьте гигантами в письмах, почему нет?

«Гиганты» покраснели и синхронно кивнули. 

За всем происходящим издали наблюдал сержант-одессит. Все это ему явно не нравилось, но что он мог сделать, когда вместе со всеми письма писал комвзвода, почесывая ручкой усы, а «старый», придя откуда-то с улицы, долго сокрушался, что не нашел этого письма раньше и не ответил неизвестной «Белладонне».  

Письма написали все, я успел даже два. Очень медленно, аккуратно, все написали на конвертах правильный адрес доставки. Очень хотелось узнать, что ощутила деваха, получив всю нашу корреспонденцию… 

А после очередного наряда я понял, что в учебке мне будет очень нелегко. Возможно, кто-то обвинит меня в том, что я испугался трудностей, но и тогда, и сейчас, по прошествии лет, я считаю, что поступил правильно. И когда я с тяжелым сердцем подошел к старому прапору и сообщил ему, что не хочу оставаться сержантом в роте, и готов это сказать командиру роты («старому» и комвзвода я до этого уже все сказал), он устало посмотрел на меня, вздохнул и ответил:

- Ты сам выбрал этот путь. И за это я засуну тебя к белым медведям…

Благодаря ему я попал в ту самую «команду», в которой были собраны все одинокие и недружелюбные. Нас забрали и везли несколько дней, с пересадкой. Но старый «кусок» в чем-то ошибся, и белых медведей я так и не увидел. Как не увидел через неделю и своих попутчиков, которых судьба разбросала по разным частям. Я увидел… Украину. И прослужил в армии всего 645 дней вместо положенных 732, что входят в полные два года. 

А той учебки, насколько я знаю, больше не существует. Все снесено, и на месте казарм стоят коттеджи. А то! Место на берегу озера, церквушки вокруг. Красота…

Источник

Комментарии к статье
Добавить комментарий


Читайте также:





























 

 

 













 
        




            П О М И Н К И    год 1896




Ностальгия











Как Мы жили в СССР:

Почему многие люди вспоминают

времена СССР, как счастливые?



 




*******************************













Партнеры

Из почты

Навигатор

Информация

За рубежом

"Когда мужчине сорок лет..."
 
Когда мужчине сорок лет, 
ему пора держать ответ: 
душа не одряхлела?- 
перед своими сорока, 
и каждой каплей молока, 
и каждой крошкой хлеба. 
 
Когда мужчине сорок лет, 
то снисхожденья ему нет 
перед собой и перед богом. 
Все слезы те, что причинил, 
все сопли лживые чернил 
ему выходят боком. 
 
Когда мужчине сорок лет, 
то наложить пора запрет 
на жажду удовольствий: 
ведь если плоть не побороть, 
урчит, облизываясь, плоть - 
съесть душу удалось ей. 
 
И плоти, в общем-то, кранты, 
когда вконец замуслен ты, 
как лже-Христос, губами. 
Один роман, другой роман, 
а в результате лишь туман 
и голых баб - как в бане. 
 
До сорока яснее цель. 
До сорока вся жизнь как хмель, 
а в сорок лет - похмелье. 
Отяжелела голова. 
Не сочетаются слова. 
Как в яме - новоселье. 
 
До сорока, до сорока 
схватить удачу за рога 
на ярмарку мы скачем, 
а в сорок с ярмарки пешком 
с пустым мешком бредем тишком. 
Обворовали - плачем. 
 
Когда мужчине сорок лет, 
он должен дать себе совет: 
от ярмарки подальше. 
Там не обманешь - не продашь. 
Обманешь - сам уже торгаш. 
Таков закон продажи. 
 
Еще противней ржать, дрожа, 
конем в руках у торгаша, 
сквалыги, живоглота. 
Два равнозначные стыда: 
когда торгуешь и когда 
тобой торгует кто-то. 
 
Когда мужчине сорок лет, 
жизнь его красит в серый цвет, 
но если не каурым - 
будь серым в яблоках конем 
и не продай базарным днем 
ни яблока со шкуры. 
 
Когда мужчине сорок лет, 
то не сошелся клином свет 
на ярмарочном гаме. 
Все впереди - ты погоди. 
Ты лишь в комедь не угоди, 
но не теряйся в драме! 
 
Когда мужчине сорок лет, 
или распад, или расцвет - 
мужчина сам решает. 
Себя от смерти не спасти, 
но, кроме смерти, расцвести 
ничто не помешает.
 
Евгений Евтушенко. Мое самое-самое.
Москва, Изд-во АО "ХГС" 1995.