Rambler's Top100



"Я родился в шестидесятом..."

В дни зимних каникул каждый из нас обязательно был на новогодней ёлке, которая устраивалась в ДК «Строителей». В школе нам выдавались пригласительные билеты на ёлку, с указанием даты, времени и места проведения. После кукольного спектакля и хоровода малышей вокруг ёлки, с традиционным вызовом Снегурочки нам раздавали подарки. Для этого нужно было выстоять небольшую очередь в один из двух «сказочных», сколоченных из березовой фанеры и раскрашенных домиков.

Мы просовывали в окошко свой пригласительный билет. От него отрывали корешок и нам выдавали подарок, состоящий из пакетика со сладостями. В него обязательно входили разные конфеты, мандаринка и небольшая пачечка вафель. Мы с ребятами проверяли, у кого какие конфеты находились в подарках, но к нашему удивлению, у всех было одно и то же.

Мы очень любили «Новый год», из-за украшенной ёлки, подарков и всех тех маленьких мелочей и суеты, которые отличают этот праздник от других. Родители приносили откуда-то ёлку, отец привязывал её к ножкам перевернутой табуретки и для устойчивости накладывал на дно табуретки кучу всяких металлических грузов – ступок, гирь и молотков.

(В нашем регионе ёлок никогда не было, были молодые сосенки, но всё, что было зелёным и колючим, называли ёлками.) Сначала ёлка источала какую-то морозную свежесть, а потом, по мере оттаивания ёлки, квартира наполнялась хвойным запахом. Если на ёлке были шишки, то время от времени они потрескивали, раскрываясь от тепла. Мы с Олей помогали наряжать ёлку, привязывали ниточки на новые игрушки и шоколадные конфеты и подавали их родителям. Больше всего мы любили стеклянные игрушки на прищепках, так как их было удобно цеплять, но их было очень мало.

Ёлку украшали гирляндами флажков, на которых были изображены весёлые человечки, Айболит, Чипполино, Бармалей и другие сказочные персонажи. Концы веток и табуретка, на которой стояла ёлка, были укутаны ватой, изображающей снег. У основания ёлки обязательно устанавливался Дед Мороз из ваты и папье-маше. После новогодней ночи родители разрешали нам снимать с ёлки по одной конфете в день, и они очень скоро заканчивались. Но детское внимание не такое, как у взрослых, и, рассматривая ёлку в очередной раз, мы могли найти на ней конфету даже несколько дней спустя.

Во всех магазинах, детсадах и школах витрины и окна были разрисованы художниками рисунками на новогоднюю тему, а сами помещения украшали большими разворачивающимися игрушками из гофрированной разноцветной папиросной бумаги.

В основном это были шары, месяцы, рыбы или попугаи с гофрированным туловищем. На ёлке висели размотанные рулончики серпантина – длинные полоски цветной бумаги. Саму ёлку посыпали конфетти из пакетиков - маленькими цветными бумажными кружочками.

После празднования Нового года, в десятых числах января, начинался массовый выброс новогодних ёлок. Квартал Шевченко был довольно большим жилым массивом с множеством восьмидесятиквартирных домов, и ёлками были забиты все мусорники. Некоторые ленились оттащить ёлку на мусорник и выбрасывали её прямо с балкона. (Наверное, традиция выбрасывания мусора с балкона будет жить в нашем народе вечно). Сначала я и другие пацаны (сейчас слово пацаны режет слух, а тогда мы только так и говорили) зажигали только несколько ёлок, затем всё больше и больше, потом вообще переставали их жечь, специально устраивая перерыв для того, чтобы собрать как можно больше ёлок.

Мы стаскивали их десятками, со всей округи и складывали в одну кучу. Когда куча становилась не просто большой, а огромной, а у нас заканчивалось терпение, мы одновременно поджигали её со всех сторон. То, что стаскивалось в течение часа, сгорало за пару минут, но домой мы возвращались счастливые, продымленные насквозь и с чувством выполненного долга, в предвкушении завтрашнего дня и очередного большого костра.

Почти каждый день, к шести часам вечера, я или Оля должны были вынести мусор. Мусорная машина подъезжала в одно и то же время, мы опрокидывали в неё вёдра или бросали мусор, завёрнутый в газеты и перетянутый верёвочкой. Мусорщики в это время загружали в машину мусор, оставленный за загородкой. И хотя машина была небольшая, но она была оборудована прессом, и когда контейнер в машине заполнялся, включали пресс, мусор спрессовывался, и опять было много места.

Одной из самых неприятных обязанностей, которая на нас возлагалась, была сдача стеклотары. В приёмные пункты, если они работали, а работали они редко, постоянно были очереди. Пол-литровая бутылка из-под ситро или пива стоила 12 копеек. Пиво разливалось в бутылки различных цветов, и прозрачного и светло-зелёного, это только сейчас в темно-коричневый и темно-зелёный цвет. Кстати, в пивных бутылках, под металлической крышкой, можно было зачастую увидеть пробковую прокладку, а сейчас пробку заменила резина.

Как ни придешь сдавать посуду – тары нет.
– А по 10 возьмете?
– Ладно, что с вами делать.

И приёмщик принимал бутылки с таким выражением лица, будто бы делал нам огромное одолжение. Самое противное было сдавать баночки из-под майонеза, так как они почти ничего не стоили, всего 3 копейки за штуку. Непонятно почему, баночка из-под сметаны точно такого же размера, но чуть другой формы, стоила 10 коп. Молочные бутылки и баночки со сметаной закрывались крышками из плотной фольги.

В зависимости от цвета крышки, можно было, не читая тиснёных надписей на крышке, знать, что именно находится в этой бутылке. Молоко – белый цвет, топлёное молоко – желтоватый, кефир – зелёный, ряженка – белые и желтоватые полосы. Вполне возможно, что на разных заводах или в разных регионах были другие варианты обозначения продукта тем или иным цветом. А вообще, молочную стеклотару мы сдавали редко, она всегда обменивалась на новые молочные продукты. В одно время, уже гораздо позже, где-то во времена развала Советского Союза, молочные продукты даже не отпускали, если не было тары на обмен.

Больше всего я любил покупать молоко в трехгранных пакетах из плотной непромокаемой бумаги. Вскрыть такой пакет можно было только ножом или ножницами, потому, что при попытке оторвать уголок пакета рукой, он зачастую просто размочаливался и все.

А главное, что после молока в пакетах, не нужно было в авоське тащить бутылки на обмен. Налив в такой пустой пакет воды, можно было запустить его в проходившую под балконом кошку. Одно время по дворам ходила молочница, продававшая молоко на разлив. У неё была тележка, на которой стояла пара бидонов с молоком. Сначала она стучала половником по откинутой крышке бидона, а затем кричала громким противным голосом: « Ма-А-лако!!!» с ударением на втором слоге и кричала этот слог на два тона выше, чем всё слово. Впрочем, молоко было хорошее.

Время от времени родители покупали большой кусок брынзы. Она была настолько солёная, что для того, чтобы можно было её съесть, мама нарезала её сантиметровыми ломтиками, раскладывала в глубокой посудине и заливала кипятком. Через несколько минут эту посудину ставили прямо на стол, мы вылавливали из неё вилками необычайно вкусные кусочки и ели. Брынза была тёплой, упругой и слегка поскрипывала при разжёвывании.
Иногда, обычно в выходные дни, когда отцу нечего было делать, он посылал меня в магазин за сметаной.

Мне вручался трехлитровый алюминиевый молочный бидон, деньги, и указания взять сметаны на разлив около двух с половиной литров. Что немаловажно, крышка бидона вставлялась в него, как снаряд в пушку, а не закрывала его сверху. Я приносил сметану домой, под крышку бидона для большей плотности прокладывалось чистенькое полотенце, и начинался процесс взбивания масла вручную. Руки играли роль промежуточного звена между трясущимся бидоном и трясущимся отцом.

Отец скоро уставал, от тряски на табуретке расшатывались ножки, а масла все не было. Он все чаще и чаще начинал заглядывать в бидон, и потихоньку подключал к делу членов семьи. Сначала меня, затем, Ольгу и, наконец, маму, с тоской поглядывая на старенькую бабушку и на нашу собаку Ренку. С тоской, потому что бабушка физически не могла взбивать масло, а собака тоже не могла взбивать масло в силу особого устройства своих дрыгательных конечностей. В конце концов, масло было взбито, многократно промыто, выложено на тарелку и взвешено.

Начинался процесс пересчета стоимости сметаны в стоимость получившегося масла, проб масла на вкус, сравнение со стоимостью и вкусом магазинного продукта. Отец нам доказывал, что такое масло гораздо вкуснее и выгоднее, хотя мы и не спорили. Мы хотели только одного – чтобы от всех нас отстали с этим маслом и желательно навсегда. Короче говоря, все были при деле. Мне интересно одно. Если сейчас взять в магазине сметану, возможно ли вообще когда-нибудь взбить из нее масло?

 

Александр ТУЛЧИНСКИЙ

Все права защищены, использование текстов и перепечатка - ТОЛЬКО С ПИСЬМЕННОГО РАЗРЕШЕНИЯ АВТОРА

Комментарии к статье
Добавить комментарий


Читайте также:





























 

 

 













 
        




            П О М И Н К И    год 1896




Ностальгия











Как Мы жили в СССР:

Почему многие люди вспоминают

времена СССР, как счастливые?



 




*******************************













Партнеры

Из почты

Навигатор

Информация

За рубежом

"Когда мужчине сорок лет..."
 
Когда мужчине сорок лет, 
ему пора держать ответ: 
душа не одряхлела?- 
перед своими сорока, 
и каждой каплей молока, 
и каждой крошкой хлеба. 
 
Когда мужчине сорок лет, 
то снисхожденья ему нет 
перед собой и перед богом. 
Все слезы те, что причинил, 
все сопли лживые чернил 
ему выходят боком. 
 
Когда мужчине сорок лет, 
то наложить пора запрет 
на жажду удовольствий: 
ведь если плоть не побороть, 
урчит, облизываясь, плоть - 
съесть душу удалось ей. 
 
И плоти, в общем-то, кранты, 
когда вконец замуслен ты, 
как лже-Христос, губами. 
Один роман, другой роман, 
а в результате лишь туман 
и голых баб - как в бане. 
 
До сорока яснее цель. 
До сорока вся жизнь как хмель, 
а в сорок лет - похмелье. 
Отяжелела голова. 
Не сочетаются слова. 
Как в яме - новоселье. 
 
До сорока, до сорока 
схватить удачу за рога 
на ярмарку мы скачем, 
а в сорок с ярмарки пешком 
с пустым мешком бредем тишком. 
Обворовали - плачем. 
 
Когда мужчине сорок лет, 
он должен дать себе совет: 
от ярмарки подальше. 
Там не обманешь - не продашь. 
Обманешь - сам уже торгаш. 
Таков закон продажи. 
 
Еще противней ржать, дрожа, 
конем в руках у торгаша, 
сквалыги, живоглота. 
Два равнозначные стыда: 
когда торгуешь и когда 
тобой торгует кто-то. 
 
Когда мужчине сорок лет, 
жизнь его красит в серый цвет, 
но если не каурым - 
будь серым в яблоках конем 
и не продай базарным днем 
ни яблока со шкуры. 
 
Когда мужчине сорок лет, 
то не сошелся клином свет 
на ярмарочном гаме. 
Все впереди - ты погоди. 
Ты лишь в комедь не угоди, 
но не теряйся в драме! 
 
Когда мужчине сорок лет, 
или распад, или расцвет - 
мужчина сам решает. 
Себя от смерти не спасти, 
но, кроме смерти, расцвести 
ничто не помешает.
 
Евгений Евтушенко. Мое самое-самое.
Москва, Изд-во АО "ХГС" 1995.