Rambler's Top100



Сорок лет спустя... История одной фотографии.

Сорок лет спустя... История одной фотографии.

Фотокорреспондент Александр Яковлев говорит, что его можно назвать коренным тассовцем. Еще учась в средней школе, над которой шефствовало Телеграфное агентство Советского Союза, Александр в течение трех лет изучал искусство фотографии под руководством известных фотомастеров, а в 1964 году сам стал фотокорреспондентом спортивной редакции ТАСС, где и проработал более сорока лет.

Освещал крупнейшие соревнования в различных странах мира. Работал на Олимпийских играх в Москве (1980 год), а также на четырех Белых олимпиадах: в Лейк-Плэсиде (1980), Калгари (1988), Альбервиле (1992) и Солт-Лейк-Сити(2002). Участник и призер ряда всесоюзных и международных фотовыставок, в числе которых и World Press Photo.

Яковлев утверждает, что случайность нередко работает в паре с фотокорреспондентом. Об этом он и рассказывает, вспоминая, как благодаря стечению обстоятельств удалось сфотографировать Ирину Роднину в тот момент, когда в улыбке и пластике знаменитой фигуристки вдруг выразился ее характер.

В этой истории нет остроты, которая обычно сопровождает спортивный фотоснимок. Но есть жанр, который раскрывает характер спортсмена.

- В феврале 1973 года (мне тогда было 27 лет) меня командировали в Ростов-на-Дону, на чемпионат Союза по фигурному катанию. Нужно было снять Ирину Роднину, у которой теперь был новый партнер, Александр Зайцев (раньше она каталась с Алексеем Улановым). Работать пришлось в очень трудных условиях: свет в зале был ужасный, вернее, его почти не было. Я фотографировал на пределе своих возможностей, стараясь снять Роднину в движении. Что-то мне все же удалось сделать, но вряд ли это были классные кадры - сейчас я даже не могу их вспомнить.

И вот однажды мы сидим в пресс-центре, где была бесплатная связь с Москвой. Вдруг входит Роднина и садится на стул так, как могла сесть только она (поджав под себя ноги и почти упершись коленями в стол). Ирина сняла телефонную трубку и стала набирать нужный ей номер, ничуть не думая о том, какое впечатление она производит на окружающих.

Повинуясь своему профессиональному инстинкту, я нажал на спуск фотокамеры. Получился, казалось, совсем непритязательный снимок: на фоне давно некрашеной стены Ирина Роднина сидит на стульчике, в кроссовках и в платье, в котором только что выступала на льду, улыбается и с кем-то по-свойски беседует по старому телефону.

Этот снимок я хранил лет сорок и никому его не показывал, так как не видел в нем ничего особенного. Но года три назад он попался на глаза специалистам Фотогалереи имени братьев Люмьер, которые знакомились с моими фотографиями. Этот кадр им очень понравился: видимо, пролежав сорок лет у меня дома, он, под влиянием времени, обрел некий исторический статус.

Галеристы опубликовали этот снимок в буклете «Фотографии 60-70-х годов». Позже, как мне рассказывали, его купил у них какой-то очень влиятельный человек, чтобы подарить его Ирине Константиновне. Правда это или нет, я не знаю...

Спустя 16 лет, в 1989 году, у меня произошла еще одна случайная встреча с Родниной, ставшая, как мне кажется, необходимым дополнением к той давней истории. Мы тогда вместе с корреспондентом ТАСС Андреем Новиковым летели вечерним рейсом в Париж на чемпионат мира по фигурному катанию. И вдруг увидели Роднину. Мы подошли поближе, поскольку Андрей был хорошо с ней знаком, и через несколько минут уже сидели рядом с ней, болтая о том, о сем. Все, естественно, хотели взять автограф у знаменитой фигуристки, и она никому не отказывала. В этот момент к нам подошла стюардесса и обратилась к Родниной: «Ирина Константиновна, у нас в первом классе есть два места. Можете туда перейти». - «Но нас же трое, - ответила Роднина, - Как же я брошу здесь кого-то из моих спутников?». И осталась с нами.

Вроде бы не произошло ничего особенного. Но я почувствовал, что Ирина - не просто общительный, а, что называется, свойский человек. Что она всегда поступает так, как ей подсказывает душа. Но об этом, наверное, я мог бы догадаться и 16 лет назад, когда снял ее в ростовском пресс-центре, где, по счастливому стечению обстоятельств, мне пусть чуть-чуть, но все же приоткрылся ее характер.
 

19.04.12
Комментарии к статье
  • Ольга
    Спасибо.Замечательное фото и замечательная история. Все мы люди и все мы человеки, но у каждого своя история жизни.
Страницы: 1
Добавить комментарий


Читайте также:





























 

 

 













 
        




            П О М И Н К И    год 1896




Ностальгия











Как Мы жили в СССР:

Почему многие люди вспоминают

времена СССР, как счастливые?



 




*******************************













Партнеры

Из почты

Навигатор

Информация

За рубежом

"Когда мужчине сорок лет..."
 
Когда мужчине сорок лет, 
ему пора держать ответ: 
душа не одряхлела?- 
перед своими сорока, 
и каждой каплей молока, 
и каждой крошкой хлеба. 
 
Когда мужчине сорок лет, 
то снисхожденья ему нет 
перед собой и перед богом. 
Все слезы те, что причинил, 
все сопли лживые чернил 
ему выходят боком. 
 
Когда мужчине сорок лет, 
то наложить пора запрет 
на жажду удовольствий: 
ведь если плоть не побороть, 
урчит, облизываясь, плоть - 
съесть душу удалось ей. 
 
И плоти, в общем-то, кранты, 
когда вконец замуслен ты, 
как лже-Христос, губами. 
Один роман, другой роман, 
а в результате лишь туман 
и голых баб - как в бане. 
 
До сорока яснее цель. 
До сорока вся жизнь как хмель, 
а в сорок лет - похмелье. 
Отяжелела голова. 
Не сочетаются слова. 
Как в яме - новоселье. 
 
До сорока, до сорока 
схватить удачу за рога 
на ярмарку мы скачем, 
а в сорок с ярмарки пешком 
с пустым мешком бредем тишком. 
Обворовали - плачем. 
 
Когда мужчине сорок лет, 
он должен дать себе совет: 
от ярмарки подальше. 
Там не обманешь - не продашь. 
Обманешь - сам уже торгаш. 
Таков закон продажи. 
 
Еще противней ржать, дрожа, 
конем в руках у торгаша, 
сквалыги, живоглота. 
Два равнозначные стыда: 
когда торгуешь и когда 
тобой торгует кто-то. 
 
Когда мужчине сорок лет, 
жизнь его красит в серый цвет, 
но если не каурым - 
будь серым в яблоках конем 
и не продай базарным днем 
ни яблока со шкуры. 
 
Когда мужчине сорок лет, 
то не сошелся клином свет 
на ярмарочном гаме. 
Все впереди - ты погоди. 
Ты лишь в комедь не угоди, 
но не теряйся в драме! 
 
Когда мужчине сорок лет, 
или распад, или расцвет - 
мужчина сам решает. 
Себя от смерти не спасти, 
но, кроме смерти, расцвести 
ничто не помешает.
 
Евгений Евтушенко. Мое самое-самое.
Москва, Изд-во АО "ХГС" 1995.